– Вижу, что первый. Как кличут?
– Йоштом.
– Откуда родом?
– Из венедов я, из Карпени, – просопел Йошт.
– Так ты с западных предгорий, что ль? – Кто-то присвистнул от удивления.
Йошт кивнул.
– Да уж, эка тебя, паря, занесло. А рода какого? Кто отец?
Молодой карпенский воин отмалчивается. Лишь глядит вдаль поверх голов впереди идущих. Широкий тракт убегает вдаль, карабкается на высокие холмы, пропадает в низинах, с боков все реже подступают рощи, между прямыми, как стрела, стволами змеятся звериные тропки. Гукают пересмешники, заливаются трелью дятлы. Дальше перелески мельчают, уступают сочным травам, ковылю. Еще полдня пути и не встретить даже маленькой рощицы, ну разве что одиноких березок.
– Безродный, что ли? Чего молчишь, как в рот воды набрал?
Йошт покосился на ветерана, желваки на скулах напряглись, тот оценивающе смотрит на него.
– Говорят, сразила отца стрела степняцкая, – наконец-то выдавил Йошт. Голову опустил, уставился на пыльный сапог. – Ходил ягов бить в княжьем войске, я еще мальцом был.
– Ого, сын воина? – сказал седобородый, по-новому взглянул на парня из Карпени.
Йошт долго шлепает губами, будто подбирает нужные слова. Седобородый продолжает испытующе смотреть на паренька.
– Пахарем был мой отец, – невнятно пробормотал Йошт.
– О, как! Орало на меч сменил. Ха! Знамо дело. Силы от плуга – поди, до одури. Так можно и черепа крушить, аки скорлупу. Вот только кто б указал кого? – попытался съязвить долговязый.
– Да ладно тебе. Мы все здесь кто пахарь, кто кузнец, кто пастух. Народ у нас такой – мирно сеет, пашет, в чащах зверя бьет. Пока гром не грянет…
– Ага, я и косарь, и жнец, и на дуде игрец, – игриво пропел долговязый.
– Я и петь еще могу, и бодаться мастер, – добавил второй, с длинным шрамом от уголка губы до самого уха.
Рядом опять захохотали.
– Эй, ты не сильно-то зубоскалься! – рявкнул седобородый ветеран остряку со шрамом, но как-то незлобиво, больше для порядка. – Бодаться он мастер!.. Молоко утри!
– Не-е-е, Смык, тут поспорить могу.
– Ты со мной?! Ха! Не сдюжишь…
– Это как посмотреть! – осклабился долговязый. – Я, например, сын охотника. Не раз с отцом и старшим братом ходили на зверя всякого. Лук держу с малолетства…
– Ну, держать – всяк мастак. А стрелять? – перебил долговязого охочий до острых слов паренек со шрамом.
– Что, стрелять? – спрашивает сбитый с толку долговязый, насупился, не улавливает подвоха.
– Стрелять из лука умеешь, спрашиваю? – растянул рот до ушей остряк со шрамом на всю щеку. – Держать всяк мастер. Ты хоть знаешь, в какую сторону тетиву тянуть?
Опять раздался хохот. Снова кто-то закашлялся. Долговязый сдвинул брови, хмурится, задело.
– Очень смешно! Хотелось бы посмотреть, как ты стреляешь!
– Ага, давайте еще и стрельбы на потеху устройте!.. – пробурчал седобородый ветеран.
– А что, мысль здравая, – подхватил парень со шрамом, ткнул трясущимся от смеха пальцем в хмуро топающего Йошта. – Эй, сын пахаря-воина, ставь яблоко на голову, и двадцать шагов вперед. Да не боись, попаду, за мной не встанет! – Не удержался, звонко рассмеялся. – Ты только шлем на лоб надвинь посильнее.
Рука дружески похлопала молодого карпенского воина по спине. Тот раздраженно дернул плечом.
– Будет у вас еще возможность стрельнуть, будет. Дорога длинная…
– Молчи там! Накаркаешь еще!
Воздух резанул пронзительный свист воеводы. Разговоры и смешки тут же смолкли. Впереди возвышается косогор, торговый тракт круто поворачивает в сторону, теряется в густом перелеске.
У подножия вздымается деревянный шест, на верхушке воткнут человеческий череп, грозно чернеют глазницы, из темени торчит пучок конских волос, ветер подхватывает пряди, тянет в разные стороны.
Чуть дальше виднеется частокол – на ряд сучковатых кольев насажены человеческие головы, рой мух и слепней кружится жужжащим облаком, жадно
