заставили меня на многое взглянуть по-новому.
И началось все со стука в дверь – в тот самый день, когда я, отлавливая перепелок, столкнулся с компанией гоблинов.
Ничто и никогда не пугало меня так сильно, как этот стук. Слишком долго я жил в одиночестве, свыкшись с мыслью, что уже никогда не увижу других людей.
Но они пришли – двое мужчин и женщина. Я вышел к ним только через час. Все это время они ждали под окнами около двери. И мне казалось, что это галлюцинация, морок, наваждение… Мне казалось так и на следующий день – когда они уже жили со мной. И через день. И через два…
И лишь когда я немного к ним привык, я стал замечать кое-что странное.
Впрочем, обо всем по порядку.
После гибели товарищей я долго не мог прийти в себя. Что-то делал по дому, по хозяйству – но механически, бездумно. Я ухаживал за козами, кормил собаку с котятами и щенками, но совершенно забывал о себе – мог не есть два или три дня. Или ел, только не помнил об этом. Мог уйти в лес – и вернуться, так и не вспомнив, что мне там было нужно.
Подозреваю, что если бы не Катя, то все кончилось бы плохо. Только она придавала моему существованию какой-то смысл: я надеялся, что она поправится, готовил еду для нее, проводил время в беседах с ней – жил ради нее.
Странная мы были парочка: безумная молодая женщина и заторможенный, пришибленный я…
Где-то недели через три жизнь стала входить в нормальную колею: я занялся огородом, подмазал печь, начал рыть погреб, в котором планировал устроить ледник, поставил новые язы на реке – перегородку из кольев, направляющую рыбу в подобие верши – морду. Делать все одному было очень трудно – рук не хватало, да и сил тоже. Но, с другой стороны, никто не мешал, не спорил, не требовал заниматься какой-нибудь несвоевременной ерундой. Я начал жить своим умом – я освободился. Теперь все зависело только от меня.
Обращенные в этот период не показывались. Первый зомби в окрестностях появился где-то через год. Потом я стал видеть их чаще – они начали выбираться из городов. Но особых проблем обращенные мне не доставляли – я просто перестал ходить безоружным, даже если всего лишь отправлялся в огород за морковкой. Таскать ружье или автомат было необязательно. А вот пара ножей всегда была при мне. И двухметровое копье-рогатина стояло в углу около выхода – инструмент на любой случай – подхватил его привычно и пошел, куда надо.
А надо мне было много куда – но все недалеко. О рейдах в город или хотя бы в села я не помышлял. Решил даже, что так остаток жизни и проведу здесь безвылазно: земля картошку да морковку рожает, в лесах дичи все больше, в реке – рыба, в одичалых садах – яблоки да малина… Развлечений нет, так ведь и времени на это не остается. Разве только зимой вечерами тоскливо делается. Но и тогда работу можно найти – одной штопки сколько…
И все же трудно мне было отказываться от благ цивилизации. После того, как продовольственный вопрос худо-бедно закрыл, захотелось лучшей жизни: электрического света (уж больно темная зимняя ночь), музыки (очень уж жуткая бывает тишина), книжек разных. Лежишь иной раз, в потолок пялишься и в воображении схемы всякие чертишь: как ветряк сделать, как на ручье запруду соорудить.
И еды разной хотелось – иногда до одури. То шоколадку какую-нибудь, то хлеба настоящего, то просто соли полизать.
В общем, потихоньку начал я ходить в разведку: то в одну сторону прогуляюсь, посмотрю издалека на срубы какой-нибудь мертвой деревеньки, то к дороге выйду, залезу на дерево, огляжусь, провода со столбов срежу. В один из таких походов я вернулся к своей мертвой «десятке» и забрал из нее все – в том числе «дипломат» Минтая…
Точно помню: в середине августа отправился в Гарь – небольшую деревню за рекой и лесом – без малого шестнадцать километров в один конец. На богатую добычу не рассчитывал: Гарь обезлюдела чуть ли не в советское время, целым здесь оставался только один домик, в котором небогато жил бывший то ли лесник, то ли егерь – Харламов Ефим Иванович – я не видел его никогда, а имя узнал из найденных документов. В охотничий сезон в Гарь наезжали гости, привозили с собой харч, выпивку и другие припасы. Что-то перепадало хозяину – значит, и я мог чем-нибудь поживиться.
Была бы приличная дорога, я и за день обернулся бы. Но путешествие растянулось почти на двое суток. Это со стороны незнающему человеку кажется, будто идти через луг одно удовольствие. А потопаешь километр по высокой траве, ноги оплетающей, – и проклянешь все, свернешь в лес. Там хоть и деревья, и путь кривой получается, но шагать куда легче, если в дебри или болото не забираться. Так что потом в пешие переходы по бездорожью я старался отправляться или весной, когда земля уже высохла, но трава еще не поднялась, или осенью – до дождей или с первыми морозцами. Опять же: весной и осенью слепней нет, мухи не кусают, комары не вьются, да и жара не донимает…
В общем, зря я тогда поперся в Гарь. Можно было пару месяцев выждать.
Но, однако, жалеть о путешествии мне не пришлось. Неожиданно я нашел много полезной всячины: старое ружьишко, порох, гильзы, дробь разную, журналы по охоте, ржавые, но рабочие капканы. Была в доме утварь, и одежда, и семена всякие в пакетиках. Нашел и еду: консервы, два военных сухпая в пластике, большое количество «бомж-пакетов», попорченных мышами, чай, сахар, кофе и – самое главное! – соль.
Ее-то я и взял в первую очередь – всю – аж три килограмма.
А вот ружье оставил, трезво оценивая свои силы. Но порох с гильзами завернул в пакет, сунул в рюкзак на дно. Собрал мелочовку: иголки, нитки, спички, пластинки от комаров, лекарства кое-какие. С ореховых удочек, в сарае стоящих, срезал поплавки и крючки, леску смотал. Консервами поужинал, сухпай в дорогу прихватил. И пообещал себе вернуться за остальным – когда дорога станет легче. Много чего здесь осталось: отличные охотничьи лыжи,
