ворочался темный лес, такой же пугающий и грозный, как мертвый город, оставшийся позади. Где-то близко журчала вода. И уже было заметно, как на востоке светлеет небо.
– Татьяна, – негромко позвал Димка. – Ты нас слышишь? Понимаешь, о чем мы говорим? Что сама думаешь?
Таня не отвечала. Мы не видели ее лица, но было заметно, что она напряглась.
Димка встал, размялся, руками помахав, головой покрутив. Открыл одну из канистр, залил бензин в бак. Походил вокруг своей «Мазды», осматривая изуродованную крышу, косясь на всех нас.
Я, вроде бы, опять задремал. Очнулся от своего храпа, но сделал вид, что просто горло так прочищаю. Не сдержавшись, чихнул пару раз, быстро утерся рукавом, надеясь, что никто на это не обратит внимания. Заметил пристальный взгляд Оли, улыбнулся ей – но улыбка вышла жалкая, неискренняя.
– Я все понимаю, – сказала вдруг Таня чужим прерывающимся голосом. – Я обуза. И угроза…
Каждое слово давалось ей с трудом.
– Я уйду. Сама. А вы уезжайте…
Она стала подниматься.
– И не вините себя… Все правильно… Надо было уходить раньше… Сразу… Но я боялась зомби…
Плед свалился с нее. Она выпрямилась, дрожа, – тоненькая, маленькая; в чем душа держится – непонятно. Мне стало жалко ее до слез. И себя тоже.
– Прощайте, – сказала Таня. – И спасибо вам за приглашение. Хорошая у нас получилась вечеринка.
Она повернулась, покачнувшись и едва не упав. Нетвердой походкой вышла на дорогу. И побрела по асфальту в сторону города – медленно, сгорбившись, подволакивая ноги. Десять шагов от костра – и ее уже не видно: ночь съела маленькую девичью фигурку.
– Я ухожу с ней.
Эти слова прозвучали у меня в голове. И я не сразу понял, что произнес их вслух.
– Решил поиграть в благородство? – спросил Димка.
Я вдруг растерялся. Подумал, что надо все обратить в шутку. Или притвориться, что ничего не говорил. Или объяснить, что имел в виду нечто совсем другое.
Я улыбнулся, как дурак, развел руками. И признался:
– Я тоже болен. Заразился все же.
– Черт! – Димка кулаком стукнул себя по колену. А Минтай, который было подвинулся к огню, опять с ворчанием отступил в тень.
Я встал, отряхнулся. Руки дрожали, и в голове было пусто, но в целом держался я неплохо.
– На что это похоже? – спросил Димка.
– На сильную простуду, – ответил я. – На грипп и ангину. В носу свербит, в горле дерет, болят мышцы, голова раскалывается, вялость одолевает.
– Бросает то в жар, то в холод, – сказала Оля. – Хочется закутаться, свернуться калачиком и лежать.
– Да, – подтвердил я.
– Я иду с вами.
– Что?!
Оля встала рядом со мной, взяла меня за руку. Сказала твердо – мне бы так говорить:
– Я тоже заболеваю. Симптомы совпадают. Уж лучше нам сейчас держаться вместе, чем потом уходить поодиночке в полную неизвестность.
Она очень хорошо это сформулировала. Возразить тут было нечего.
– Раз так… – Я, приободренный, посмотрел в темноту. – Таню надо вернуть. Поедем все на моей машине. В каком-нибудь тихом местечке остановимся…
Димка смотрел на нас как на предателей. Я только сейчас заметил этот взгляд и даже запнулся.
– Я еду с вами, – сказала вдруг Катя.
– Нет! – испуганно выкрикнул Минтай. Голос его сорвался, и он трескуче закашлялся, присев на корточки, зажимая себе рот.
Димка отступил на шаг, нас всех недобро оглядывая, будто мы уже превратились в чудовищ.
– Я не!.. – хрипел Минтай. – Я просто… Надышался… Дыма… – Он не мог говорить, он задыхался, давился кашлем; на носу его повис пузырь, красные глаза слезились, рот брызгал слюной. – Я здоров!.. В порядке!..
– У него жар, – холодно проронила Катя. – Уже второй день. Он скрывал это.
– Нет… Нет… – Минтай, кажется, заплакал, размазывая сопли по лицу. На него невозможно было смотреть без омерзения. – Я поправлюсь…
– А у меня вчера поднялась температура, – равнодушно сообщила Катя.
Димка пятился к «Мазде», держа перед собой топорик, словно распятие. Испуганным он не выглядел. Скорее, он был озадачен.
– Уходишь? – спросил я его.
