– Да.
Он поднялся и выдохнул ей в губы:
– Полетаем?
– Я больше не могу-у… – захныкала Алина.
Уперлась ладошками в горячие плечи Мастера Войны, но оттолкнуть не смогла.
– Я устала, правда.
Он чувствовал, как дрожит под ним ее тело. Он – чувствовал.
– Я там, в Москве, разозлилась сильно, – тихо сказала она, обнимая его. – Разозлилась, решила стать… воительницей, как бы, ну…
Мастер Войны смотрел на нее сверху вниз, очень внимательно. Алина смутилась.
– Кроссы бегала по десять километров с утяжелением. Драться училась. Чтобы… соответствовать. Тебе соответствовать, понимаешь? Но если честно, я на спаррингах так не уставала… извини.
Он снова начал двигаться – теперь медленно, медленно. Потянулся к уху Алины, обвел языком завитки раковинки.
– Когда я был мальчиком, моя матерь вела войну. Никто не знал, что со мной делать. Тогда праматерь сказала, что возьмет меня.
– Бабушка?
Мерные тягучие движения после бешеной гонки страсти начали понемногу расслаблять ее плоть. Золотые монеты во много слоев под спиной нагрелись и казались мягкими. Над головой качались далекие звезды чужого мира – и глаза Мастера Войны были самыми яркими из них.
– Н-нет… Бабушка – это ваше слово. Великая Праматерь. Йертайан ставили монументы в ее честь, она была разящей рукой империи. Она была лучшей. И она сказала, что сделает меня лучшим. Мастером Войны. Несмотря на то что я мужчина. Бесполезный мужчина от Черных Линий, завершивший ее великий род.
– Она жива сейчас? Старенькая уже? А-ах…
Мастер Войны осваивался с новым телом, и оно было неутомимым. Но выражение тонкого нелюдского лица от вопроса Алины стало… непонятным.
– Н-нет. Не знаю, нет. Мы не виделись давно. Она живет в… уединении, в изгнании. Не подберу слова.
Алина подалась ему навстречу – снова горячая, разгоряченная, желающая. К своему мужчине.
Коснулась губами скулы.
– Как отшельница?
– Да, так. Каждый мой день с ней был борьбой. Не с ней, хотя и с ней тоже… Был трудом, от которого… больно. Хотя я не знал тогда боли. Понимаешь?
Алина всхлипнула, судорожно кивая. Напряжение внутри становилось нестерпимым. Мастер Войны снова наклонился, потерся носом о ее нос – и начал двигаться быстрее.
– Здесь, заточенный в ч-чеш-шуе… я был испытан строже, Алина. Но мне не надо было стать лучшим. Надо было просто… не потерять себя. Внутри ящ-щера.
– А мне надо было не потерять тебя, – отозвалась она.
Его лицо над ней, переломленное утренними серыми тенями, казалось призрачным – если бы не этот жар, не ощущение нарастающей волны, захлестывающей волны, горячей, горячей, горячей…
Вдруг Мастер Войны остановился – и встал.
Алина растерянно мигнула, глядя на него.
– Что случи…
Шаги. Даже не так: топот. Тяжелый, злой, нарочитый топот кованой обуви. Быкоглав? Нет, у быкоглава копыта, они звучат не так.
Тхаш серой тенью появился в проломе двери. Раннее утро добавило цвета всему вокруг – только не ему. Сутулая серая махина закрыла мир разворотом плеч.
Алина – оставленная, голая! – рефлекторно потянула к подбородку запыленный, некогда богатый подбитый мягким заячьим мехом халат, который валялся рядом.
Мастер Войны поднял полупрозрачный, как плацента, еще не успевший ссохнуться кусок перепонки от драконьего крыла; на нем мерцала пара багряных чешуй. Опоясался по бедрам.
– Где дракон? – хмуро спросил Тхаш, глядя на следы разрушения, осколки чешуи, ошметки плоти, разбросанные по сокровищнице.
Мастер Войны так же неторопливо наклонился за ятаганом. Огромный кривой клинок был ему явно не по руке.
«Дрянь», – прочитала девушка по еле заметному движению губ.
– Где дракон, я спрашиваю!
Низкий орочий лоб пошел морщинами, как тухлое озерко – рябью.
