Долгое время в трубке слышался только шум помех, затем Рамон Миро объявил цену:
– Сто франков.
– Да вы издеваетесь! – вспылил я. – Пятьдесят, и ни сантимом больше!
– Сто! – отрезал Миро. – И, синьор Маркес, обойдемся без торга. Считайте это платой за риск. Я вас не знаю.
– Черт с вами, – сдался я. – Только включите в эту цену доставку до площади Ома.
– По рукам!
Мы обговорили детали, а потом я повесил трубку и отправился в костюмерную комнату, намереваясь подготовиться к небольшому маскараду…
Гранату на площадь Ома привез тот самый черноволосый паренек, что отпер мне калитку.
– Где деньги? – сразу спросил он.
– Держи.
Я вытащил заранее отложенные в карман банкноты и вручил парню полсотни франков одной купюрой и пять мятых десяток. Тот внимательно проверил их и лишь после этого расстегнул кожаный саквояж и передал мне увесистый холщовый мешочек.
Я убедился, что там лежит ручная граната с уже вкрученным запалом, затем уточнил:
– Через сколько рванет?
– Обычная задержка – пять или шесть секунд.
– Нормально.
Паренек запрыгнул на заднюю площадку проезжавшего мимо паровика и укатил прочь, а я убрал мешок в пухлую сумку с перекинутым через плечо ремнем, отошел к витрине и придирчиво оглядел свое отражение в стекле.
Темно-синяя тужурка с начищенными медными пуговицами, форменная фуражка, приметная бляха, сумка.
Почтальон.
Уж не знаю, для какого представления понадобился этот наряд, но скопировали униформу столичных почтальонов просто мастерски. Со стороны подделку было попросту не определить.
До Максвелл-стрит я добирался пешком. Выглаженные китель и брюки за это время слегка пообмялись, а ботинки запылились, и сходство с обычным, замотанным жизнью служащим городской почты стало абсолютным. В одном из глухих переулков, где сильно пахло мочой и гниющим мусором, я приклеил на верхнюю губу длинные усы и слегка исправил форму носа телесного цвета накладкой, потом посмотрелся в карманное зеркальце и остался увиденным доволен.
Сам на себя не похож, а это главное.
Как и сказал Лука, перед конторским зданием прохаживался констебль, а у крыльца курил один из людей Джимми Чена в неброском, но весьма недешевом костюме. Больше никто знакомый на глаза не попался. Стоя у соседнего дома, я специально пролистал блокнот, но нет – запечатленные там китайцы нигде поблизости не маячили.
Ладно, иду дальше…
В переулке на углу конторы терся какой-то оборванец, но он лишь мельком взглянул на меня и сразу потерял всякий интерес. То ли наблюдатель, то ли просто бродяга. В любом случае курьеры и посыльные пользовались черным ходом постоянно – тут я с униформой почтальона попал в яблочко.
Во дворе конторы караул выставить не озаботились, да и в полутемном помещении за конторкой у телеграфного аппарата дежурил лишь сонный клерк.
– Срочная депеша для господина Чена! – с порога объявил я, имитируя северно-континентальный акцент. – Он у себя?
– Где еще ему быть? – философски ответил клерк и выставил на конторку контейнер пневматической почты, а сам отвернулся и начал возиться с какими-то переключателями.
Когда он закончил и начал оборачиваться, я подступил сзади и взял тощую шею в удушающий захват, испытанный на себе в Ньютон-Маркте. Сдавил, пережимая артерии, и бедолага враз обмяк и опустился на пол.
Я убедился, что не переборщил с удушением, потом передвинул к себе телефонный аппарат и набрал вызубренный наизусть номер.
– Приемная господин Чена, – послышалось из трубки уже после первого же гудка.
– Господин Чен свободен? – спросил я, на сей раз – без всякого акцента. – Это Юго-Западное кредитное товарищество, мы хотим обсудить выкуп ряда закладных, но, если у него посетители, я перезвоню позже.
– Оставайтесь на линии, – попросил секретарь ростовщика. – Соединяю…
Кинув трубку болтаться на проводе, я дернул петлю запала и сунул гранату в контейнер.
Раз!
