— Ты особенная.
— Я это уже слышала.
— Мне трудно об этом говорить, мне даже поверить в это до сих пор тяжело, но твой прадед утверждал, что виной всему Чудо, человек, которого сто лет назад заживо сожгли в этом лесу.
— Чудо?
— Да, он был отцом Лешака и твоим прапрадедом. Он очень опасен, Саша.
— Был.
— Был и есть. Все очень сложно и странно. Ты мне не поверишь. Иногда я сам себе не верю.
— Я попробую поверить, — пообещала она. — Расскажи!
Отец говорил, а она старалась поверить. Картинки из далекого прошлого вставали перед внутренним взором — яркие, почти осязаемые. Женщина, парящая над землей в столбе зеленого света. Босоногая, простоволосая — графиня Зоя Шаповалова, ее прапрабабушка. Черный гроб с истлевшими костями. Высокий старик, высыпающий на ладонь серый, похожий на пепел порошок. Ясноглазый мальчик, завороженно наблюдающий, как мечется, объятый пламенем, привязанный к дереву человек. Все те же кости, но уже полыхающие белым огнем. Все та же женщина, но уже мертвая, с раскроенной лошадиным копытом головой. Все тот же мальчик, но обгоревший, изуродованный до неузнаваемости. Привязанное к дереву мертвое тело. Растерянно мечущийся по пепелищу старик, и медальон, ее медальон, на шее у полумертвого мальчика — ее прадеда. Теперь она знала, что случилось самой темной ночью…
— Он хотел воскресить свою мать, — голос отца разрушил страшное видение. — Приготовил для ее черной души тело Зои Шаповаловой, а когда у него ничего не вышло, он ее убил.
— Его тоже убили. Мой прадед и тот старик, настоящий Лешак.
— Убили, но, не думал, что когда-нибудь скажу такое, не до конца. Спустя тринадцать лет он восстал из мертвых, чтобы отомстить. Он убил Машу, жену твоего прадеда.
— Как?!
— Вселился в тело своего сына самой темной ночью, на время перехватил контроль. Ты можешь представить, каково это — узнать, что ты своими собственными руками убил самого любимого человека? Это страшно, Александра! Это может свести с ума.
— Он сошел с ума той ночью?
— Нет. Я думаю, нет. Но что-то все равно в нем изменилось. Пусть не Чудо, а самая темная ночь завладела его душой и сердцем.
— Чудо попытался еще раз? — Ей не хотелось слышать ответ, но она должна знать правду. — Попытался захватить его тело?
— Нет. Твой прадед, он был особенным, очень сильным, и с каждым годом становился все сильнее. С таким сложно совладать даже Чуду, а попыток у него оставалось не так уж и много. Ему нужен был кто-то одной с ним крови, но не такой сильный, как Лешак, тот, кого можно было подчинить своей воле. Ты понимаешь меня, Александра?
— У Лешака был ребенок?
— Дочь Анна. Летом пятьдесят седьмого в самую темную ночь она повесилась на дереве, у которого сожгли Чудо.
— Это он ее убил?
— Да, ему хотелось жить не раз в тринадцать лет бесплотным духом, а жить вечно в крепком, здоровом теле из плоти и крови.
— В теле Лешака, моего прадеда?
— Да. Особая кровь, особые способности, особая метка. У тебя она тоже есть, вот тут. — Отец коснулся Ксанкиной шеи. — Вы одной с ним крови, вы могли бы стать сосудом для его души, но твой прадед оказался ему не по зубам, а вот Анна… Она была несчастной слабоумной девочкой, ее манила гарь, как манит огонь неразумного мотылька.
— У нее тоже был этот особый знак? — Ксанка дотронулась до своей шеи.
— У нее не было, но она все равно могла слышать его зов и не могла ему противиться. Он заставил ее убить себя, тем самым наказывая за неповиновение ее отца.
— А мою маму? Мою маму он тоже заставил?
— Нет, это было ее собственное решение.
— Зачем? Зачем ей было убивать себя? Ведь у нее была я!
— Она тоже слышала его зов, ее тоже манила гарь, и у нее был знак.
— Он попытался вселиться в мою маму той ночью? — догадка обожгла огнем.
— Да. — Отец кивнул. — Она предпочла умереть, чтобы не стать безмозглой куклой. Она была очень сильной и очень решительной.
— А я? — Ксанка уже знала ответ, видела его на дне синих глаз Лешака, своего прадеда.
— Ты должна была стать следующей, Александра. Ты — последняя из рода. Этой ночью он заманил тебя на гарь, но что-то пошло не так. Я думаю,
