За их спинами послышался неодобрительный ропот. Да, не жаловали Августа на острове.
– Он сказал, что ничего не боится. Ни черта, ни дьявола. Бравый он парень, мастер Берг. – Приказчику явно хотелось побыстрее избавиться и от Августа, и от проблемы в его лице. Ради этого можно было пожертвовать и одним из рабочих. Невелика потеря.
– Ну что ж, посмотрим. – Август боролся с сомнениями, и борьба эта отчетливо читалась на его круглом лице. – Но если и этот окажется болваном, так и знай, Кирилл Тихонович, пойду жаловаться Сергею Демидовичу.
От такой перспективы приказчик побледнел, а на Игната посмотрел едва ли не с мольбой.
– Он постарается, – сказал, стирая со лба пот.
– Я постараюсь, – пообещал Игнат.
Железнодорожный вокзал гудел множеством голосов, ухал и лязгал. От этого у Виктора было ощущение, что он очутился в брюхе гигантского чудища. Механического чудища, способного переварить и паровозы, и суетившихся на перроне человечков. Болела голова. Каждый паровозный гудок, каждый крик носильщика заставлял Виктора болезненно морщиться. А всему виной вчерашний прощальный вечер. Товарищи нагрянули внезапно.
– А мы прощаться к тебе, Виктор! – с порога закричал Тоша Егошин, балагур и затейник, каких поискать.
– Так ведь прощались уже. – Виктор посторонился, пропуская в квартиру и еще троих друзей.
Нельзя сказать, что друзья эти были закадычными, но приятельствовали они уже давно, еще со студенческой скамьи, вместе съели не один пуд соли и выпили не одну бутылку шампанского. Вот и сейчас товарищи явились не с пустыми руками: на столе в гостиной выстроилась батарея винных бутылок, рядом с которой остальная принесенная провизия выглядела куда как скромнее.
– Прошлый раз не считается! – Тоша уже хозяйничал у стола, нарезал колбасу на тонкие ломтики. – Прошлый раз Зоя Никодимовна так на нас смотрела, что мне кусок в горло не лез, а уж про шампанское я и вовсе промолчу.
С этим Виктор поспорить не мог. Зоя Никодимовна была его квартирной хозяйкой. Вдовая, бездетная, она прониклась к Виктору едва ли не материнской заботой. Плату за постой брала божескую, баловала вкуснейшей выпечкой и другими домашними разносолами, помогала по хозяйству. Это было бы мило и весьма удобно, если бы Зоя Никодимовна не являлась дамой очень строгого воспитания. Она свято верила, что мир полон пороков, которые поджидают благовоспитанного юношу на каждом шагу. Себя она видела защитницей и блюстительницей нравственности, поэтому предаваться пороку, пусть и самому невинному, такому, как посиделки с товарищами, Виктор мог только вне стен собственного жилища. Да и то с оглядкой, потому что Зоя Никодимовна ужасно нервничала, если он задерживался допоздна, а понервничав, принимала сердечные капли с таким ядреным духом, от которого собственное Викторово сердце начинало болезненно сжиматься, а к горлу подкатывала самая настоящая тошнота. Чтобы не нервировать милейшую даму, Виктору иногда приходилось хитрить и изворачиваться. Внезапные ночные вызовы на работу были очень хорошим оправданием и прекрасно маскировали и явные, и надуманные пороки. Покойный, но поныне горячо любимый супруг Зои Никодимовны так же, как и Виктор, был инженером. Он принимал участие в строительстве Благовещенского моста, о чем Зоя Никодимовна поведала Виктору в первый же день их знакомства и в дальнейшем рассказывала всем тем его товарищам, с которыми ей довелось пообщаться. Решение Виктора оставить теплое место в столице и отправиться в глухую провинцию она восприняла как подвижничество, вот только сначала сильно разнервничалась из-за того, что «бедному мальчику» придется увидеть изнанку жизни, и запах ее сердечных капель не давал Виктору жизни целых три дня. Не помогали ни уговоры, ни увещевания, ни рассказы о том, что Приуралье – это не глухая провинция, а стремительно развивающийся край, ни обещание сторониться всех мыслимых и немыслимых пороков. Зоя Никодимовна переживала так сильно, что Виктор не на шутку испугался, что она сляжет. Но обошлось. Квартирная хозяйка собрала волю в кулак и взвалила на свои хрупкие плечи бремя по проведению прощального ужина.
Что это был за ужин, не только сам Виктор, но и все его товарищи вспоминали с дрожью в сердце. Зоя Никодимовна созвала всех своих престарелых подруг, и весь вечер «милые мальчики» были вынуждены соответствовать высоким, хоть и изрядно устаревшим нормам нравственности и морали. Именно поэтому неудовольствие Тоши было Виктору близко и понятно. Его самого, помимо всего прочего, ожидали бы долгие и церемонные проводы, если бы не одно прискорбное и одновременно спасительное обстоятельство: у Зои Никодимовны занемогла сестра и хозяйке пришлось спешным порядком покинуть Петербург и «бедного мальчика».
«Бедный мальчик» двадцати шести годков от роду внимательно выслушал последние напутствия, мужественно вынес запах сердечных капель, пообещал беречь себя, и когда за Зоей Никодимовной захлопнулась дверь, вздохнул с облегчением.
Это случилось утром, а уже в обед явились друзья, каким-то немыслимым образом прознавшие о том, что Виктор обрел неожиданную свободу от оков морали.
– Прошлый раз никуда не годился! – повторил Тоша, заканчивая нарезать колбасу и принимаясь за багет. – Или ты думал, что мы тебя так и отпустим непорочным? Чтобы ты в своем медвежьем углу, сидя долгими зимними вечерами при зажженной лучине, вспоминал нас недобрым словом! Не бывать этому! Неси-ка бокалы, будем прощаться по-мужски!
И они прощались. Сначала весь день до вечера, а потом и почти всю ночь. И вот от этого «прощания» у Виктора теперь неимоверно болела голова, а в глаза словно песка насыпали. Одновременно хотелось пить и спать, а вот ехать в дальние дали, наоборот, не хотелось, затея больше не казалась такой уж
