вдруг подумалось, что неплохо бы и ему завести какую-нибудь зверюгу. Просто чтобы было с кем разговаривать долгими ночами.
Стоило подумать, и зверюга нашлась. Ее принесла в подоле платьица Анечка.
– Дядя Август, возьмите котеночка, – предложила строго, по-взрослому. – Последний остался, самый красивый и самый умный.
Красивым котенок не был: большеголовый, лопоухий, какого-то невразумительного, по-куриному пестрого окраса, с гноящимися глазами.
– Кошка ушла и не вернулась, – объяснил Виктор, забирая у Анечки котенка. – Настя с Ксюшей малышей выходили и раздали, а эта красотка никому не приглянулась.
Красотка сидела смирно, не вздрогнула, даже когда пес ткнулся носом ей в бок. Смелая.
– А возьму я вашего зверя! – сказал Август, сам дивясь такой безрассудности. Куда ему котенок, считай, дите малое, когда он и с собственной-то судьбой управиться не может! Его ж кормить нужно, лечить… Есть еще возможность отказаться от собственных слов.
Нет, нету уже такой возможности. Анечка обрадовалась, засияла вся и котенка у Виктора забрала, но лишь затем, чтобы передать его Августу.
– Это девочка, – добавила доверительным шепотом. – Она будет вас любить сильно-сильно.
Кошечка выпустила коготки и спинку выгнула под Августовой ладонью, а из тощей ее утробы послышалось неожиданно громкое урчание.
– Вы ей понравились, – заключила Анечка. – Видите?
Скорее, чувствует. Мелкие бусины позвонков, тонкие ребра, обтянутые такой же тонкой шкурой, размеренный рокот и частое биение маленького сердца. Слишком хрупкое, бесполезное существо, за которым теперь придется приглядывать. Но досады нет. И злости тоже. Лишь легкое недоумение оттого, что он согласился.
– Нянька из меня плохая. – Август почесал кошку за ухом. – Сбежишь – искать не стану.
– Она не сбежит, – пообещала Анечка, и отчего-то сразу стало ясно – не сбежит, поселится на маяке, обживется, почувствует себя хозяйкой всему. И Августу в том числе. Станет ловить мышей, но не с голодухи, а чтобы он знал, что она умеет присматривать за хозяйством, что и сама она хозяйка хоть куда, даром что такая неказистая.
Спать в дом Август не пошел, хоть Анастасия и настаивала, улегся в сарае, на свежескошенном, сладко пахнущем сене. И кошка легла рядом, потопталась на льняной простыне, а потом перебралась на живот к обретенному хозяину, выпустила коготки, но не сильно, а так, чтобы не вздумал сбросить, замурлыкала. Под это мерное мурлыканье Август заснул и спал так крепко, как не спал уже много дней.
Когда на следующий день Берг вернулся на маяк, оказалось, его остров, доселе тихий, практически необитаемый, заполнили люди. Шумные, гомонливые, они нарушили установившийся порядок вещей, потревожили покой и острова, и Августа. Значит, не врали слухи – Злотников возвращается, и к его появлению готовятся, убирают в замке и округе, наводят лоск.
Люди все еще боялись острова, считали его дурным местом, на Августа смотрели как на блаженного, кто с жалостью, кто с отвращением, не могли понять, как можно жить здесь, как можно
Кошка затаилась за пазухой у Августа, впилась острыми коготками в живот, не пыталась ни выглянуть наружу, ни сбежать. Если бы попыталась, Август ее не держал бы, но кошка ему досталась умная и острожная, даром что такая никчемная на вид. На берегу острова дремали лодки. Он насчитал пять штук. Горло сдавила злость на чужаков, посмевших нарушить его покой, но Август себя одернул. Пускай! Люди – не помеха, а всего лишь вестники грядущих перемен, с их суетливым присутствием можно смириться. Ведь жил же он раньше среди людей.
Не опасаясь промочить ноги, Берг спрыгнул в воду, вытащил лодку на берег, прихватил приготовленную Анастасией корзинку с гостинцами и зашагал к маяку. В башне царили полумрак и прохлада. Даже в самый солнечный день на нижних этажах было сумрачно, а что делается наверху, на смотровой площадке, Август не знал. Он не поднимался туда с той самой переломной ночи. И в подземелье тоже больше не спускался. Завис между небом и землей, невидимыми цепями приковал себя к перестроенной под кабинет комнатушке, в которой было все самое необходимое для отшельнической жизни: очаг, рабочий стол, шкаф с книгами и чертежами, грубо сколоченный лежак с набитым сеном тюфяком и покрывалом из звериных шкур. Покрывало принес Кайсы. Наверное. Август не помнил точно, но кто еще, кроме Кайсы?
Кошку из-за пазухи он доставал бережно, ощущая, как дрожит под пальцами тощее тельце. Уйдет, подумалось вдруг с тоской. Звери чувствуют зло острее людей. Пускай зло уснуло, но тень его все еще лежит серым пологом и на острове, и на маяке, и на замке, и, надо думать, на самом Августе тоже.
Не ушла – забилась в складки мехового полога, так, что только глаза видны, смотрит внимательно, настороженно, но бежать не пытается, хотя дверь открыта, Август специально не стал ее закрывать, оставляя путь к отступлению и себе, и зверюге.
– Голодная, небось? – спросил он и удивился, как глухо, незнакомо в стенах башни звучит его голос.
Кошка не ответила, лишь раздраженно дернула лопоухими ушами, но Августу и не требовался ответ, он и без того знал, что доставшаяся ему зверюга
