лысиной и женщина, лица которой не разглядеть из-за темноты.
– Очнулся? – Старик вздохнул с облегчением и тут же спросил: – Как тебя зовут, мальчик?
Он не знал, не мог вспомнить. Но страха от того, что у него нет имени, не испытывал. Нет и нет…
– Тебя зовут Клим. Клим Туманов. А это Кайсы. – Из темноты выступил человек в косматой волчьей шапке, в пальцах человек вертел ножик. – Кайсы отвезет тебя к твоей бабушке в Санкт-Петербург. Тебе там будет хорошо, я позабочусь…
Он позаботился. Как умел. Вот только о заботе Берг знал немного. Как и о своей сестре…
– …Вспомнил? – Голос Евдокии разогнал ошметки боли.
– Кто убил мою маму?
– Илька… – В глазах мастера Берга была боль. – Прости меня, мальчик.
– Называйте меня Климом, дядюшка. Мне так привычнее.
– Я хотел как лучше, боялся, что не смогу за тобой присматривать, боялся, что рано или поздно они узнают, что ты остался жив.
– Кто – они?
– Они! – Мастер Берг поднял вверх указательный палец. – Те, кто в замке. Кто-то из них…
– Ты был единственным наследником своего отца, – заговорила Евдокия.
– У меня нет отца. Я сирота.
– Так и есть, – она кивнула, – но наследство должно было достаться тебе, а не им. И кто-то из них решился на убийство. У него не вышло, Август с Кайсы тебя увезли…
Кайсы. Вот кто навещал его каждый год, вот кто присматривал и дарил подарки. Не его отец, а дед Анны.
Анна стояла рядом, держала Клима за руку. Он только сейчас это заметил и руку свою убрал. Нельзя. Теперь уже точно нельзя. Он сын человека, который убил ее родителей… Вот такая горькая ирония. Сейчас ей больно и обидно, потому что Анна еще ничего не понимает, но что она почувствует, когда узнает правду? Поэтому лучше так, лучше быстро, по живому, пока не так больно…
Но ведь больно… И болит не голова, болит в груди, словно прут раскаленный в сердце воткнули.
– Я думал, она будет тебя любить. – Мастер Берг говорил все тише и тише, кончались силы. – Дочку свою единственную она тогда как раз потеряла. Доверилась девочка не тому мужчине. Знаете, как это бывает, когда первая любовь?..
Клим знал. Первая любовь – это, оказывается, раскаленный прут в сердце. Больно это.
– Жениха под венец вести пришлось едва ли не силой, потому как сроки поджимали, да и платье подвенечное тоже. Вот только счастья та свадьба никому не принесла. Жених, нет, теперь уже законный супруг, сбежал еще до родов, а роды были тяжелые. Ребеночек родился слабый, долго не прожил, преставился. А девочка от горя умом тронулась, не верила, что дитя нету у нее. Шесть лет моя сестра с ней промучилась, пока однажды в петле не нашла. – Мастер Берг дышал тяжело, со свистом, говорил торопливо, наверное, боялся не успеть. – А тут с тобой такая история… Вот я и подумал, что она тебя примет, любить будет, как родного…
– Не любила. – Память о своей мертвой дочери любила, а Клима – нет. И нелюбовь эту не скрывала. Только о причинах не говорила.
– Прости, – повторил мастер Берг как заклинание. – Я не думал, что оно так. Сначала-то хотел Софью с Дмитрием попросить, чтобы тебя к себе забрали. Они бы не отказали, они тебя любили. Но потом мы с Кайсы решили, что это опасно, что если прознают те нелюди, что ты жив остался, первым делом к ним наведаются. Денег у меня много было. Скопил за жизнь, да и клад этот, будь он неладен. Вот мы с Кайсы и решили, часть того клада – Анютке, а часть – тебе. Сестру я не обижал, денег давал много. Она мне письма иногда писала, мол, все хорошо у тебя, растешь. Кайсы тебя навещал, чтобы удостовериться. Кто думал, что тебе там плохо? Ты ж не жаловался никогда.
Не жаловался. Потому что не помнил, что по-другому может быть, с любовью и лаской.
– Ты уже подрос, когда Кайсы недоброе заподозрил и тебя у нее забрал.
– Спасибо. – Вот, пожалуй, за это Клим в самом деле был благодарен. За то, что забрали у старухи, показали настоящую жизнь.
– А когда она умерла, мы с Кайсы наследство тебе организовали. То самое, про которое ты знать не знал. Решили, что ты взрослый уже, сумеешь распорядиться.
– Я и распорядился. Видите, дядюшка, – Клим усмехнулся, – сюда приехал.
– Приехал. – Мастер Берг кивнул. – Ты приехал, а я испугался, что за мои грехи тебе расплачиваться придется.
– Не за ваши…
– Про то ты даже думать не смей, Илька! – сказал он зло и отчаянно. – Ты ни за кого не ответчик! У тебя душа светлая, не такая, как у него! Не думай даже!
И зашелся тяжелым кашлем, марая кровью ворот своей рубахи. Евдокия подошла, обняла за плечи, на Клима посмотрела одновременно строго и с жалостью. «Он умирает, – читалось в ее взгляде, – неужели ты, мальчик, хочешь, чтобы ушел он вот так, непрощенным?»
Клим не хотел. Если и была в нем злость, то вся вышла, уступила место тревоге за вот этого человека, который любил его, как мог, и защищал, как
