Шутки-шутками, но кто их, этих этрусков, поймет!
Первым делом Рус приказал принести все известные астральные координаты. Опытный секретарь Пирк удивился, но не переспросил. Сходил в архив, набрал огромную кипу свитков: «Хвала Гиду, недавно собрали все в одно место за ненадобностью… неужели он может ходить Звездной тропой? Интересно…», — думал этот умный человек, собирая свитки. Принес в свой кабинет, возможно, ставший уже не его.
— Стой, — позвал Рус Четвертый выходящего секретаря, — останься, будешь переводить. Интересный у вас алфавит… на основе рун Эребуса, если я не ошибаюсь?
— Истинно так, — удивился Пирк: «Варвар в этом разбирается?».
— Разбираюсь, господин секретарь, — кушинг вздрогнул от неожиданности, — мысли не читаю, но за лицами слежу внимательно, — сказал с легкой усмешкой, — и я обязательно выучу ваш язык и письменность. — Все разговоры велись на гелинском, на этом местном «языке межнационального общения».
Новый князь измучил секретаря, засидевшись до первой ночной четверти.
— Значит так, я вернусь через семь дней, — сказал он перед уходом в спальню, куда его уже неоднократно звала жена, — ты мне понравился, остаешься за старшего. Приказ такой: аппарат не распускать, а озадачить его сортировкой всех дел. Торговля — к торговле, стража — к страже, казна, продовольствие и так далее, ты понял.
Пирк важно кивнул и напомнил:
— Государь, казна пока еще опечатана…
— Ерунда, пошлешь кого-нибудь к коменданту. Приедет маг, скажешь ему, что я велел снять печать, — брови секретаря поползли вверх:
— А-а-а…
— Поверит, не переживай. Только смотри у меня, сам руки в неё не запускай, — вроде бы шутливо погрозил пальчиком и улыбнулся. От этого Пирк шумно сглотнул и понял — лучше даже не думать о таком соблазне. Причем, до него совершенно не доходило: как этот странный этруск сможет его проверить?
«Обязательно ищи координаты, но об этом не распространяться. Понял?», — услышал он сквозь мучительные раздумья и, наконец, облегченно выдохнул: «Защиту памяти ломать, конечно, не станет, а вот поклясться заставить может и внимательно проследит за формулировкой…», — эта простая мысль успокоила. А то сильно нервировала похожая на звериный оскал улыбка, мелькнувшая на лице варвара.
Пирк встрепенулся и ответил:
— Понял, князь. Смею заметить, что много теперь ненужных, — на этом слове сделал явный акцент, — астральных координат лежат в гильдии.
— Вот именно, — подтвердил Рус, — ненужных. Ты справишься? Не торопись, дело серьезное.
Секретарь ответил через долгий статер раздумья.
— Полагаю, у меня получится… по крайней мере, секретность соблюсти сумею, если раздобыть не удастся.
— Надеюсь, уважаемый Пирк. Я пошел к жене и настоятельно рекомендую ближайшие семь дней туда не заходить. Хорошо?
«Неужели — «тропа»?! Мы находили координаты большой спальни!», — восхищенно и в то же время почему-то с очередным испугом, не желая верить, подумал секретарь, но словами просто подтвердил приказ:
— Будет исполнено все в точности, князь!
Этот варвар сломал у Пирка давно устоявшиеся представления об этрусках, как о тупых воинах. Правда, оставалась спасительная мысль: «Он у них один такой… маленький…», — за неё и зацепился. Она доставляла радость. Какую-то глупую, родом из детства, когда этруски были далекими тупыми воинами, над которыми в играх было принято потешаться.
Как ни хотела Гелинии испробовать шикарную кровать в «общей» спальне князя Ринга (были у них с женой еще и личные спальни), но Рус торопился и супруги «провалились» в сад «Закатного ветерка». Понятливая супруга, горько вздохнув, ничего не сказала.
В Кушинаре они встретились там же, где и планировали — в комендатуре.
Слова «Именем Эрлана Первого» сильно ускоряли военную бюрократию. А когда Гелиния призналась коменданту города, что является женой Руса Четвертого, тогда и вовсе дела заскользили как по маслу. Пангирров полностью амнистировали, выдали пергамент с разрешением кочевать на их излюбленных пастбищах и, конечно, приглашали в любое время посещать Кушинар, где скоро построят храм Геи. Кроме того, подлечили всех раненых и хворых, выдали продовольствие и даже деньги на покупку скота. Задержаться в городе они отказались и буквально на следующее утро покинули своё временное пристанище — казармы кушинарского гарнизона, во дворе которого ставили шатры.
Аграник обиделся, когда от простых воинов-этрусков узнал, что посвящал его род Гее не абы кто, а сам Сын Френома, который и вправду одновременно был посвящен Величайшей.
— Что же он там, на дороге не признался! — возмущенно воскликнул он в кругу близких. Умом понимал объяснения Влады и Фарика, но сердце не принимало:
«Кругом ложь! Даже дети богов — лгут! В степь, как можно скорее!», — молод он был для вождя, горяч и наивен.
