она вам дорога. Времени прошло не слишком много, может статься, она еще жива. Если вы не поскупитесь на дополнительную плату, я, так уж и быть, поступлюсь своими принципами и помогу вам. Только имейте в виду, меньше чем на сто гульденов я не соглашусь. Думаю, девчонка отправилась к центру – туда стремятся все новички. Я знаю более удобную дорогу. Путь более длинный, но пройти его удастся быстрее, чем если идти напрямую.
Аксель был так зол, как, наверное, никогда в жизни, но не потерял голову. Поведение проводника казалось странным.
– Почему ты не разбудил меня, когда она решила уходить? Ты заключал контракт со мной, все решения в экспедиции принимаю тоже я.
– И потерять шикарную возможность дополнительного заработка? Мне это не выгодно.
Тут уже Аксель не выдержал. В глазах помутилось от гнева, и он одним прыжком подскочил к Ларсу. Он ударил еще до того, как приземлился, – классический хук справа, как на спортивных соревнованиях, за тем исключением, что этот удар редко наносят в прыжке. В последний момент у охотника мелькнула мысль, что после такого субтильный проводник может и не подняться. Впрочем, его это не волновало и удар не замедлило. Да и опасался он напрасно – Ларса там, куда он бил, уже не было. Непостижимым образом проводник оказался у охотника за спиной. Любого другого такая стремительность сбила бы с толку. Пожалуй, поняв, что удар не достиг цели, Аксель смог бы взять себя в руки и успокоиться, но тут сработал рефлекс. До сих пор Акселю не встречалось разумных, которые могли двигаться с такой скоростью. Если не считать одержимых. Когда охотник сталкивается с одержимым, времени на раздумья не остается, нужно действовать – и Аксель начал драться так, будто перед ним одержимый. Резкий поворот корпуса, и локоть левой руки несется в лицо проводнику… и не попадает. Каким-то чудом Ларсу удалось отдернуть голову, хотя он явно тоже не ожидал такой прыти от Акселя. Локоть буквально на миллиметр разошелся с головой Йонссена, взметнув его волосы. В следующий момент проводник отскочил на пару шагов, так, чтобы оказаться вне досягаемости неожиданно слишком опасного противника. Аксель привык соображать очень быстро. Как бы ни был зол, он замечал во время поединка любую мелочь. К тому времени, как Ларс утвердился на ногах, правой рукой Аксель уже сжимал направленный на проводника метатель. Доставать его не потребовалось, кобура была устроена так, что доступ к спусковому крючку открыт, даже если метатель остается в ней. Выстрел последовал почти мгновенно, нога Ларса подломилась, и он, вскрикнув от неожиданной боли, повалился на камень. Только после этого Аксель окончательно осознал, почему он действовал столь жестко. Охотник наконец понял, что его настораживало в странном проводнике. Вернее, вспомнил. Хотя удар локтем и не достиг цели, он нарушил прическу проводника. Длинные волосы перестали закрывать лицо, и Аксель увидел, что ухо у Ларса очень непривычной формы – чуть длиннее, чем обычное человеческое, и заостряется кверху. Такую примету не вспомнить было невозможно. Несколько лет назад Аксель, только поступивший в обучение к Иде Монссон, уже видел такое – у главаря бандитов района Пепелища, загадочного Короля, который с непонятными целями «откармливал» одержимого. Через продажного капитана стражи он наладил поставку в сгоревший район пленников, которых передавал одержимому. Тогда личность странного разумного осталась тайной, но Аксель его запомнил. Именно поэтому молодой человек всю дорогу мучился, гадая, кого же напоминает ему проводник. Но до тех пор, пока он не увидел главную примету, заостренное ухо, вспомнить так и не получалось. Теперь, глядя на скривившееся от боли лицо Ларса, Аксель недоумевал, как же он не сообразил раньше. Мимика у Йонссена чем-то неуловимо отличалась от человеческой. Это был не тот же самый разумный, которого видел семь лет назад Аксель, но Ларс определенно был соплеменником того бандита.
Глядя на корчащегося от боли Ларса, вцепившегося обеими руками в раненую ногу, охотник пытался собраться с мыслями. Спросить хотелось многое, но прежде всего молодого человека интересовало, зачем Йонссену потребовалось отправлять Эльзу в древнюю часть Свалки. Теперь охотник понимал, что все эти два дня проводник специально подводил девушку к решению сбежать. На сумасшедшего странный разумный не походил, значит, ему это было зачем-то нужно.
– Куда отправилась Эльза?
Ларс проигнорировал вопрос, даже не взглянув на Акселя, продолжая сжимать простреленное бедро и постанывать от боли. Аксель секунду колебался, а потом с размаху пнул проводника по больному месту. Дождавшись, когда тот перестанет вопить от боли, он повторил вопрос. На этот раз Йонссен не стал молчать:
– Ты рехнулся, охотник. За то, что ты творишь, тебя засадят за решетку. Таким, как ты, можно убивать только одержимых.
Аксель повторил удар и, когда крик утих, ответил:
– Ты глубоко ошибаешься. В том, что не касается одержимых, охотники ничем не отличаются от обычных граждан. Долг каждого гражданина прилагать все силы, чтобы пресечь нарушение закона, если это происходит в его присутствии, а также делать все возможное для спасения жертв нарушителей. Ты ведь не в первый раз проворачиваешь такой трюк, правда? Те, кого ты сопровождал раньше, ведь тоже ушли в центр твоими стараниями? – Ларс ничего не ответил, но по тому, как метнулся в сторону его взгляд, Аксель понял, что угадал верно. – Ты ведь не человек, Ларс Йонссен, правильно? Я уже видел такого, как ты, однажды. Он называл себя Королем Пепелища.
Последней фразой Акселю удалось выбить проводника из колеи. Такого он явно не ожидал, даже стонать на секунду перестал.
– Какой осведомленный охотник… – простонал Йонссен. – Хорошо… Помоги мне сесть, я все скажу.
Аксель наклонился, собираясь помочь, но вовремя заметил движение. Правая рука Ларса, которой он до сих пор сжимал раненую ногу, дернулась, и в охотника полетел маленький, но тяжелый метательный нож. Чего-то такого охотник ожидал, но все равно, полностью увернуться ему не удалось, нож прошел вскользь, разорвав рубашку и порезав руку. Аксель снова ударил Ларса все по той же многострадальной ноге, а потом еще раз, и еще. Охотник уже семь лет убивал тех, кто причиняет боль разумным, и теперь невольно сам уподобился одержимым. Ему было донельзя мерзко, но ему также нужны были
