Он сунул руку в боковой карман кителя и тут же замер, узрев предупреждающий взгляд Гросса.
— Платок, — осипшим голосом объяснил Юрий Леонидович, — у меня там всего лишь платок.
Медленно потянув вверх ладонь, он и впрямь вытащил носовой платок. Тщательно промокнул им шею, тяжелый подбородок, и перед тем, как спрятать, стал машинально складывать вчетверо.
— Стало быть, про «мошну» вам известно, — вздохнул Стас. — А мне, признаться, едва не «посчастливилось» испытать ее на собственной шкуре. Ну, что ж, тогда…
Он не успел договорить — в руке оборотня, секунду назад пихавшей в карман платок, сверкнул вороненой сталью небольшой пистолет. Дальнейшее происходило молниеносно.
Гросс прыгнул влево, одновременно метнув в него монету с заточенными краями. В ту же секунду раздался щелчок выстрела из малокалиберного ПСМ и страшный хрип Щербинина.
Асфальтовая дорожка была узкой — не более двух метров и следующим движением Станислав выбил ногой из его руки пистолет, но сам после этого, схватившись за грудь, медленно осел. Да, всего лишь на мгновение он упустил из виду, что напротив сидит такой же спецназовец, а не курсант из лагеря Шахабова. Пуля небольшого калибра ударила правее сердца — по-видимому, в легкое. Запоздай он на мгновение с прыжком, беспроигрышность этой партии была бы безвозвратно утеряна.
Торбин медленно распрямился и глянул по сторонам — дети продолжали игру в парке, не обращая внимания на происходящее меж двоих взрослых. Полковник запрокинул голову на спинку лавки и беспорядочно елозил ногами по асфальту, — один начищенный до блеска полуботинок уже слетел со стопы и валялся рядом подошвой кверху. Юрий Леонидович беспрестанно издавал отвратительные хрипящие гортанные звуки, пытаясь пальцами ослабить ворот рубашки и сорвать галстук. Монета вошла в шею — точно под кадык и, верно, застряла где-то в дыхательном горле.
Нужно было поскорее заканчивать казнь предателя, но давала о себе знать и собственная рана: кровавое пятно на бело-черной футболке увеличивалось в размерах с каждой минутой. Капитан достал из-за пазухи тонкую прямоугольную фляжку, отвинтил крышку и приложился к горлышку. Затем выудил из кармана джинсов платок и плеснул на него спирта. Беспорядочно скомкав тряпицу, затолкал ее под футболку и прижал к пулевому ранению. Отыскав отлетевший на газон ПСМ, Гросс осторожно снял куртку, обернул ею плоский пистолет. Поднеся его к груди Щербинина и ни секунды не раздумывая, трижды подряд нажал на спусковой крючок. В ответ оборотень столько же раз дернулся всем телом и… затих.
Не делая резких движений, молодой человек снова надел куртку. Орудие убийства следовало взять с собой, — с монеты, застрявшей в горле ненавистного врага, много отпечатков не снять, а вот на пистолетной рукоятке их останется предостаточно.
Последним же действием, перед тем, как покинуть гарнизон, Стас сделал то, что, возможно, объяснило бы следственным органам многое. Очень многое! В его объемном бумажнике покоились два списка агентов эмира Шахабова. Теперь оба аккуратно перекочевали в накладной карман полковничьего кителя.
Взяв с противоположной лавки кейс, капитан с минуту постоял возле бездыханного тела изменника. Три пятимиллиметровые пули прошили мундир, оставив крохотные и неприметные дырки на левом лацкане.
«Этот акт возмездия и есть то наиважнейшее обстоятельство, заставившее меня навсегда забыть о любви к Елизавете. Жаль, но по-другому быть не могло. Отныне операция «Вердикт-2» завершена», — подумал он, деловито поправляя на шее пожилого человека галстук — так, чтобы скрыть небольшую рану с кровоподтеками.
Улыбнувшись пробегавшим мимо ребятишкам, нарочито строго погрозил им пальцем:
— Ну-ка не шумите. Разве не видите — дядя отдыхает.
Девчушка лет шести притормозила, перейдя с резвого бега на шаг, а, проходя мимо и кося на полковника, шепотом поинтересовалась:
— А почему дядя до сих пор спит? Ведь уже давно утро.
— День и ночь работает. Устал от трудов праведных, вот и сморило, — так же в полголоса объяснил он.
Наивный и сознательный ребенок взял валявшийся посреди дорожки ботинок, аккуратно поставил его возле лавки, приложил пухлый пальчик к губкам и на цыпочках удалился.
Торбин развернулся в другую сторону и, держа левую руку под курткой, медленно зашагал прочь…
До Серафимовского мемориального кладбища, где обычно хоронили бойцов бригады особого назначения, он добрался на такси. Рассчитавшись, с трудом покинул легковой автомобиль и, миновав витиеватые ворота с аркой из красного кирпича, неторопливо направился знакомому маршруту.
Ушлый водитель-частник, видимо не гнушавшийся и «гнилой» работенки, еще по дороге заметил в зеркало заднего вида окровавленную футболку, бледность и странное, хриплое покашливание подсевшего пассажира. Тут же смекнув о возможности поживиться за счет ослабленной жертвы, решил проследить за молодым человеком. Обширный и избавленный в будний день от многочисленных посетителей погост представлялся идеальным местечком для осуществления темной затеи. Тщедушный таксист следовал за пассажиром на приличном расстоянии, в надежде дождаться, когда тот окончательно обессилит. Но парень, хоть иногда и покачивался, однако продолжал упрямо идти в известном только ему направлении, не оборачиваясь и не замечая слежки.
Метров через двести он свернул с главной аллеи в боковую. «Извозчик» перешел на легкий бег и, не успев юркнуть за угол, столкнулся лицом к лицу со своей «жертвой»…
— Я мало тебе заплатил? Или ты решил отказаться от чаевых? — с недоброй усмешкой молвил Торбин.
— А?.. Привет… Да нет!.. Я тут… на минутку… — понес лиходей всякую ахинею, потом выпалил: — У меня здесь братан старший похоронен. Вот и забежал проведать…
У Стаса не было желания разговаривать с человеком, наглость для которого являлась не вторым, а первым и единственным счастьем. Недолго думая, он приставил к его брюху Щербининский ПСМ. Любитель поживиться за чужой счет закатил глазки и стал судорожно глотать ртом воздух, напрасно подбирая слова, чтобы вымолить прощение.
«Нет, пожалуй, довольно на сегодня крови! Надобно просто проучить шакала, дабы неповадно было», — подумал спецназовец, исподволь прикидывая, достаточно ли осталось для будущего урока сил.
Он не стал напрягать ослабевшего организма, а просто и несильно ткнул пальцами распрямленной левой ладони в болевую точку на шее. Водила обмяк и качнулся, пытаясь втянуть открытым ртом побольше воздуха. Постоял несколько секунд в недоумении, потом неведомая сила повела его куда-то в сторону — к боковым могилкам. Там он запнулся непослушными ногами об ограждения и завалился промеж захоронений. «Очень смахивает на заурядного алкаша — внимания редких прохожих не привлечет», — оценил Гросс и поморщился от усилившейся боли в груди.
По-прежнему придерживая платок под футболкой, и хрипло покашливая, он дошел до Аллеи Героев. Два «метростроевца», с которыми друзья заключали сделку о приобретении пяти метров земли, сдержали слово: все три могилы были аккуратно устроены рядышком, вслед за надгробием полковника Львовского. Первая — прапорщика Шипилло, вторая — капитана Воронцова и третья — самого Торбина. Все три могилы по злой иронии судьбы оставались пустыми — без своих вечных постояльцев.
Он закурил, но тут же закашлявшись, выбросил сигарету и долго, словно в забытьи, стоял у бордюрного камня. Платок уже давно набух от крови, и ее капли одна за другой стекали по его левой руке вниз — на асфальт. Однако Гросс не замечал этого и разговаривал с друзьями так, будто они лежали не в далекой кавказской земле, а именно здесь — в паре метров…
— Помнишь Серега, ты рассказывал о своем сне?.. Как вернулись мы втроем из командировки живые и невредимые. Вернулись, да никто нас не признает. Мы спрашиваем прохожих, возмущаемся… А они отвечают: не существовало среди нас таких никогда. Не числилось в списках и штатных расписаниях.
Он снова достал плоскую фляжку и пару раз глотнул обжигающей жидкости из узкого горлышка. Вместо закуски, по устоявшейся традиции, затянулся следующей сигаретой.
— И у меня ведь накануне предчувствия были — хуже некуда. Все так и вышло… — продолжал беседу капитан, все чаще кривясь от боли. — Но как бы там ни было, задание мы выполнили! Все вместе выполнили — ввосьмером! А сегодня я отомстил за вашу смерть. Одним словом, каждый свое получил: и эмир, и Щербинин. Так что спите спокойно, мужики. Кто знает, может, скоро и свидимся. Все под Богом ходим…
Станислав опустился на бордюрный камень и ненадолго прикрыл веки, крепко сжимая ладонью рану.
— Вам плохо? — раздался чей-то голос.
Подняв голову, он увидел склонившегося старичка с букетиком первых тюльпанов.
— На кладбище только мертвым хорошо, — отозвался спецназовец.
— Что верно — то верно, сынок, — тряхнул седой головой дед и зашагал дальше по аллее, опираясь на тонкую трость.
С трудом поднявшись, Торбин в последний раз глянул на три могилы и, все так же держась за простреленную грудь, направился к выходу. Пока недюжинный организм еще сохранял силы, хотя Стас все отчетливее ощущал во рту привкус крови, толчками поднимавшейся из поврежденного легкого.
Остановившись неподалеку от ворот, он посмотрел на солнце, проглядывавшее сквозь тонкий слой облаков. Порывистый ветер ослаб, и его легкие дуновения больше не обжигали неприятной прохладой. Похоже, взяв полдня на раздумье, погода решила-таки наладиться.
Отчего-то именно в эти минуты вспомнилась Анжела. Но перед глазами явился не образ человека неопределенного пола в мешковатом пятнистом костюме, машущего кулаками посреди толпы кавказцев. Не сосредоточенное на предстоящем террористическом акте лицо смертницы. Нет! Ее упрямый, бойцовский нрав и напористость в страстном желании слепой мести за смерть родителей бесследно размылись в памяти. Отныне в душе и мыслях безраздельно господствовал образ той девушки, что, дрожа, прижималась к нему той последней ночью в лесу. Затем, подобно Золушке, преобразилась из замарашки и предстала чудесной красавицей в гостиничном номере. А немногим позже, не сдерживая слез, прощалась с ним на вокзале Назрани…
Сейчас он догадывался, что вся наигранная жестокость и напускная напористость Анжелы были ни чем иным как защитной маской, спасающей от экстремальных для обычного человека условий. Когда же волею счастливого случая она вырвалась из них, маска растаяла — исчезла за ненадобностью. Отныне он не сомневался, какой она была в настоящей жизни. Как удивительно гармонично сочетались в ней обаятельная мягкость, женская беззащитность и привлекательная внешность. Там, в учебном лагере ее сердце безошибочно подсказало правду о затеянной Сайдали Татаевым игре, но она все решила по- своему и неожиданно для него, а может и для самой себя, стала самым преданным, самым надежным человеком в стане врага.
«Похвально, что нашел силы сдержаться и не пообещал навестить в Нальчике, — пронеслось в голове Торбина эхо каких-то далеких, смутных и
