Самая красивая

Потом я взялась за песню королевы. Пропетое извинение должно быть воспринято благосклонно. Но королева ни за что не согласится пропеть – или даже сделать вид, что поет, – такую песню.

Тогда я подумала о песне, выражающей тоску по королю. Я знала, что она действительно по нему тоскует. Ей не хватало его любви. Ей не хватало его смеха и слез.

Но подданным это не понравится. Следует написать песню о том, как, по их мнению, ей следует тосковать по королю. Я написала:

Айорта, я тоскую по моему господину.
Я тоскую по своему сердцу, что до сих пор
Бьется в его груди.
Я тоскую…

– Только не пишите слишком длинную песню. – Это Иви остановилась у меня за спиной.

– Не буду, ваше величество.

Скорее бы она ушла. Я не могла писать под ее пристальным взглядом.

– Многие айортийские песни слишком длинные, вы не согласны со мной, принц Айори?

Принц был уклончив в своем ответе:

– Композитор и слушатель часто придерживаются противоположного мнения по этому вопросу.

Тогда королева обратилась к гвардейцу:

– Уйю согласен со мной. Песни слишком длинные, разве нет?

Он пожал плечами.

Она продолжала забрасывать Уйю вопросами, но получала лишь односложные ответы. Через несколько минут королева сдалась и объявила, что уходит к себе. И удалилась в сопровождении двух охранников.

Айори отложил в сторону свое сочинение и подошел ко мне, пропев:

– Спой мне.

– Что мне спеть? – пропела я в ответ.

– Что угодно.

– Четыре тысячи семьсот тридцать восемь, – запела я. – Четыре тысячи семьсот тридцать девять. Четыре тысячи семьсот сорок.

Принц рассмеялся:

– Когда поешь ты, звучит чудесно. Я тоже спою. Четыре тысячи семьсот…

Я присоединилась.

– Сорок один. Четыре тысячи семьсот сорок два. Четыре…

Вошел слуга. Принц снова потребовался сэру Уэллу.

Айори подавил смех, коснулся моего плеча и ушел. В присутствии слуги он вряд ли мог сделать что-то большее, но я хотела получить еще один поцелуй.

Накануне спевки меня разбудил шум среди ночи. Какой-то приглушенный стук. Я хотела встать и выяснить, в чем дело, но снова погрузилась в сон.

Утром я сразу почувствовала какую-то перемену. Отбросив одеяло, я надела сорочку и пропела:

Поднимайся, день начался.
Разгони сновидения.

Я оборвала песню, поняв, в чем дело. Не пели птицы.

Глава двадцать третья

Я накинула шаль дамы Этель и высунула голову за дверь.

Ни одной птицы. Обычно две-три летали под потолком, а остальные сидели на светильниках или дверных косяках.

Это из-за птичьего помета! Королева отомстила.

Я торопливо оделась. В Большом зале было полно людей, все стояли неподвижно, уставившись вверх. Пробираясь сквозь толпу, я услышала, как кто-то всхлипнул, кто-то пропел несколько строк песни. Какой-то человек плюнул в мою сторону, когда я протискивалась мимо. Я не думала о своем гардеробе, но меня окликнул портной.

Я обернулась.

Он протянул мне целый ворох платьев, обернутый холстом.

– Все готово. – Он больше не улыбался. – Я знаю, что вы ни в чем не виноваты.

– Птиц убили? – с тревогой спросила я.

– Нет, просто выпустили. – Он выгнул бровь. – Но они еще вернутся.

Мне стало лучше.

– А когда они вернутся, – продолжил портной, – мы позаботимся о том, чтобы они остались навсегда.

Опять стало скверно на душе. Значит, все-таки бунт.