– Где мы?
– В Вальпургисе.
– Ах да, курорт. Знаете, сомневаюсь, что я вообще хоть раз был в отпуске за всю свою взрослую жизнь.
– Не было времени?
– Не было желания, – улыбнулся он. – Вряд ли мне понравилось бы в таких местах.
– Скорее всего, нет, – согласилась я. – Профессор, вы немалого достигли за свою карьеру, но больше всего известны усилиями по продлению жизни.
– Приятно слышать от вас, что я внес кое-какой вклад в науку. Но главного мне добиться так и не удалось.
– Люди продолжают стареть, в этом дело?
– Да. Людей до сих пор предают их собственные тела, которые живут недолго, а затем начинают разрушаться.
– Но разве это не естественный ход вещей? Что случится, если люди перестанут умирать? Где им всем поместиться?
– Полагаю, естественный ход вещей – это когда люди бегают по земным лесам, охотясь на оленей и диких свиней. Когда они сами становятся добычей зверей. Когда они жгут костры в ночь, подобную этой. На улице действительно так холодно, как кажется?
– Да.
– Вы предпочли бы жить так? Подобно своим далеким предкам?
– Из меня не выйдет охотника. Нет.
– И добычей вам тоже стать не хочется. Поэтому ответ на первый вопрос – отрицательный. Вы спрашиваете: что случится, если люди перестанут умирать? Начнем с того, что постановку вопроса я считаю в корне неверной. Скорее, нам следует знать, что случится, если люди смогут как угодно долго оставаться молодыми и здоровыми. Начнем с того, что мы одним махом уничтожим бо?льшую часть человеческих страданий. Не все, конечно, – это не в наших силах. Но если мы сможем устранить неизбежность похорон, остановить медленную деградацию, сводящую людей в могилу, – это станет бесценным даром для человечества.
– Профессор, многие считают, что смерть – это не так плохо, ведь слишком долгая жизнь делается невероятно скучной…
– Лишь потому, что тело становится негибким и хрупким. Очень легко что-нибудь сломать, запасы энергии иссякают…
– Говорят, что такая жизнь – тяжкое бремя для самого человека и для его семьи…
– Причина этому – все та же слабость. Конечно, совсем уж дряхлые старики становятся бременем для всех. Я предлагаю сделать так, чтобы люди не доходили до этого состояния.
Я продолжала упорствовать:
– Возможно, само искусство возникло благодаря тому, что мы осознаем мимолетность прекрасного. Мы понимаем, что смерть, в числе прочего, делает нас людьми и что люди должны уступать место своим детям.
– Чушь. Чейз, вы несете вздор. Все это прекрасно, пока речь идет о чем-то абстрактном. Смерть как часть человеческого существования приемлема лишь до тех пор, пока мы говорим о ком-то другом, ведем беседы о статистике и о посторонних, желательно незнакомых, людях.
– Но если бы вам удалось добиться успеха, куда девать столько людей? У нас нет ни бесконечного жизненного пространства, ни ресурсов.
– Конечно нет. За это придется заплатить. Перестать размножаться.
– На такое никто не пойдет.
Он улыбнулся с таким видом, будто слышал эти слова уже много раз:
– Думаете?
– Уверена.
– А я утверждаю: если предложить молодой паре выбор – иметь детей или вечно жить, обладая молодыми телами и не рискуя потерять друг друга, ответ будет вовсе не таким, как предсказываете вы.
– Вы действительно в это верите?
– Разумеется.
– Значит, мы перестанем заводить детей?
– Сколько-то детей заводить придется – на замену тем, кто погибнет от несчастных случаев. Тут придется подумать, но это мелочь.
– А как насчет эволюции?
– А что с ней?
– Человечество перестанет развиваться.
– Вероятно, оно перестало развиваться вскоре после того, как люди слезли с деревьев. – Он вздохнул. – Ладно, может, я слегка преувеличил. Но вы действительно верите, что ваш далекий потомок будет умнее вас?
Пожалуй, я не верила в это. Впрочем, я считала, что многим людям еще предстоит долгая эволюция.
