лезвий, дрелей и пощелкивающих разделочных инструментов — некое хирургическое подобие сервосбруи. Он развернул башню, но чудовищное войско заслонило врага прежде, чем он успел выстрелить.
Сайбус оставил мысли об одиноко стоящем воине и оглядел поле сражения со спокойной внимательностью тактика, словно еще находился в казармах. Монстров пока удерживали: стойкость его собственных воинов и биологическая нестабильность чудовищ не давали им переломить ход боя, но Дети Императора грозили заполонить всю палубу.
— Первый эшелон, сдерживайте правый фланг! — приказал Сайбус, когда воины в пурпуре и золоте двинулись на окружение. — Первый резерв, занять позиции.
«Носороги» развернулись, как запираемые ворота, и, обеспечивая скоординированную поддержку пехоты, продолжили посылать в Детей Императора карающие потоки снарядов. Стационарные орудия и установленные на позициях турели накрыли огнем открытые участки палубы, сковав отряды, пытавшиеся выйти во фланг, пока Железные Руки проводили перегруппировку.
Сайбус позволил себе на мгновение предаться мрачной радости.
Дети Императора поплатятся за свое безрассудство.
Битва волнами вздымалась под ним — эта пучина, этот водоворот неистовой ярости, хладнокровных тактических решений и вычурной театральности. Она могла бы стать занимательным объектом для изучения различных стилей сражения, но Шарроукину сейчас важнее было найти узловые центры вражеских сил, где неожиданный удар внес бы больше всего разлада. Он прыгал с балки на балку, с траверсы на траверсу под потолком посадочной палубы, останавливаясь лишь затем, чтобы оценить тактическую обстановку.
Вермана Сайбус, может, и был солдатом бескомпромиссным и не очень харизматичным, но в отношении боев был методичен, как секутор. Его воины отвечали на каждую атаку Детей Императора молниеносно и логично — даже если враги сражались, логикой не руководствуясь. Если организаторы атаки надеялись сломить обороняющихся одним сокрушительным ударом, их ждало горькое разочарование.
Чудовищных созданий медленно теснили назад: животному бешенству было не сравниться с ледяным спокойствием и непоколебимостью Железных Рук. В гуще самых яростных схваток Шарроукин заметил несколько Детей Императора и головореза с парными мечами, который пробивал путь сквозь обороняющихся. За ним следовал воин в шипастой броне, вооруженный двумя кинжалами, явно отравленными.
Но один воин, раз за разом попадавший в поле зрения Шарроукина, беспокоил его сильнее прочих. Этот невероятно искусный мечник превосходно видел границы между жизнью и смертью, и он скользил мимо мечей и пуль, будто растворившийся в тенях, — с такой легкостью, с какой обычный человек пересекает комнату. Его мечи беспрестанно вторгались в пространства, занимаемые живыми, после чего живых не оставалось.
Именно его Шарроукин должен был убить.
Люций заметил надвигающуюся тень за мгновение до удара.
Он резко повернулся, чтобы избежать неизвестной атаки, но даже его реакции оказалось недостаточно.
Его словно ударили осадным молотом: из легких выбило воздух, когда спикировавший воин опрокинул его на пол. Люций откатился в сторону от устремившегося вниз черного клинка, а второй блокировал с рефлекторной быстротой. Увидев, что воин в черном бросается на него, он согнул запястья, сводя мечи в крестовом блоке; изменил хват и развернулся на пятках, собираясь одним ударом в горло покончить с противником.
Его меч столкнулся с бритвенно-острой сталью, и лишь отчаянное парирование спасло его собственную шею от метнувшегося к нему бесшумного клинка. Люций был впечатлен — и рад, что ему удалось найти воина, который знал, с какого конца надо держать меч. Большинство противников остались бы без оружия после его первого блока.
— У тебя хорошие навыки, — сказал он, когда они начали кружить друг напротив друга.
Воин не ответил, и только тогда Люций заметил, что он не был Железноруким.
— Гвардеец Ворона, — сказал он, узнав хват, стойку и наклон мечей, которые предпочитали теневые воины Коракса. — Теперь понятно, почему ты еще жив.
Гвардеец Ворона атаковал его стремительной серией обескураживающих ложных выпадов, высоких ударов и немыслимо быстрых уколов, и Люций парировал, уклонялся и пятился назад, следуя за все ускоряющимся темпом дуэли. У воина были не только навыки, но и талант. Или даже дар.
— Давно я не убивал черных птичек, — хихикнул Люций. — Еще с Исствана.
Воин не отреагировал на провокацию, а значит, был еще более искусен, чем Люций полагал. Осознав, что разозлить воина так просто не удастся, он подавил потребность унижать противника, убивая его. Раз за разом они набрасывались друг на друга, кружась, как танцоры в номере, что окончится лишь со смертью одного из выступающих.
Люций изучал воина, пока они дрались. Его движения были словно текущее масло — плавная последовательность переходящих друг в друга стоек. Его боевой стиль был безупречен, технически совершенен, но усиливался врожденным пониманием фехтовального искусства. Люций пораженно осознал, что этот воин был ему почти ровней.
