— Отчасти, но и он скоро к вам присоединится. Надеюсь, однажды Магнус вернется ко мне, ибо он видит многое из того, что для меня скрыто.
— Он покинет Крестовый поход? — с разочарованием спросил Пертурабо.
— Магнус вернется на Терру, но ненадолго. — Император повернулся к нему, словно удивленный тем, что его сын расстроен. — Вы с ним близки?
— Мы встречались всего несколько раз, — ответил Пертурабо после короткого размышления. — Но да, он мне нравится. Он уже помог мне перевести некоторые из менее прозрачных текстов в моей коллекции. Думаю, мы с ним подружимся.
— Почему?
Уже тогда вопрос показался странным; со временем, особенно после никейских событий, эта странность только усилилась — как если бы Император заранее знал, какой путь изберет для себя Алый Король.
— Нас объединяет любовь к знаниям и жажда узнавать новое, — сказал Пертурабо. — Если не будет ни знаний, ни культуры, то в чем смысл Крестового похода? Только истреблять, только уничтожать? Нет, если Крестовый поход ведется, то лишь для того, чтобы оставить после себя что-то лучшее.
— А, слова твоего фиренцийского энциклопедиста, — Император мягко улыбнулся.
— Ну вот, а я надеялся выдать их за собственную мудрость, — ответил с такой же улыбкой Пертурабо.
Он часто вспоминал эти слова — они казались насмешкой над тем, во что превратилась великая мечта Императора. Два века идеализма и надежды оказались стерты взрывом восстания, и великие достижения мгновенно были сведены на нет. Что скажут историки будущего об авантюре Хоруса? Будут ли они, сидя над пыльными фолиантами, пытаться воссоздать давно минувшие события и увидеть, как все могло бы сложиться?
Пертурабо отбросил этот вопрос как незначимый: история — не игра, которую можно проходить снова и снова и каждый раз получать новый результат. Прошлого не изменить, а тому, что не случилось, сбыться было не суждено. Сослагательное наклонение могло увлечь ученых и теоретиков, но воинам оно только мешало.
Фулгрим поднялся на Башню Астартес на много лет раньше, и Пертурабо часто думал, о чем они с Императором говорили в их последнюю ночь на Терре. Мучился ли Фениксиец от воспоминаний бессонными ночами? Может быть, ему не давали покоя особый смысл и подтекст, которые были скрыты в словах отца и только теперь прояснились?
Слышал ли Фулгрим в своем разуме голос, который нашептывает темную правду?
Выживших с «Андроника» разместили на одной из верхних палуб «Железной крови» до тех пор, пока их не будет готова забрать «Гордость Императора». Местом, способным вместить три тысячи человек, спасенных от пустоты космоса, стала бывшая палуба летописцев, расположенная в середине корабля. Суда Железных Воинов отличались жесткой функциональностью, не признававшей лишнего пространства, но на этих палубах царило запустение. Здесь когда-то жили и работали тысячи летописцев, сопровождавших легион на позднем этапе Крестового похода, но их больше не было, а легионеры никак не использовали эти темные помещения. На стенах еще оставались обрывки граффити, фрагменты поэтических строчек и порнографических карикатур и наспех набросанные нотные записи, но многое скрыли алые отпечатки и потеки засохшей крови.
Верховный Сулака пробирался сквозь толпу смертных и легионеров, которая наполнила тесные коридоры с низкими потолками. Не веря собственным глазам, он чувствовал все большее негодование. Тела легионеров были свалены на полу без всякого порядка; на наплечниках стояли отметки сортировки, хотя ясно было, что помощи не оказали даже тем, кто в ней отчаянно нуждался. Воздух пропитали вонь открытых ран и нестерпимый запах генетически модифицированного коагулянта, свидетельствовавший о том, что многие воины серьезно ранены.
Не дожидаясь приказов, апотекарии Железных Воинов направились на палубы летописцев, но спасенные с «Андроника» отказались от помощи. Задержался только Сулака: вопреки всему он надеялся увидеть кого-то из тех созданий, о которых упомянул Камнерожденный после своего злополучного визита на оргию Детей Императора. Он углубился в лабиринт коридоров, идя на звуки, похожие на крики охотящихся горных рапторов: влажный клекот, усиленный металлом стен и искаженный бесчисленными поворотами. В воздухе гудели басовые ноты, пронзительный визг терзал нервы, словно расстроенный вокс, но Сулака не мог обнаружить источник этого назойливого шума.
Раненые легионеры лежали в лужах липкой крови, и никто не обращал на них внимания, кроме нескольких медицинских сервиторов III легиона — кибернетических рабов, которые могли ухаживать только за низкоприоритетными амбулаторными больными. Среди выживших были и смертельно раненные, но рядом с ними не было никого с достаточными врачебными навыками.
Сулака этого не понимал.
Без апотекариев умрет огромное количество воинов, которым умирать было вовсе не обязательно. Без своевременного применения редукторов геносемя умерших будет потеряно, а Детям Императора, казалось, было все равно. Воины Фениксийца лишались самого ценного ресурса легиона и ничуть об этом не беспокоились.
Чем дальше Сулака углублялся в лабиринт летописцев, тем сильнее он подозревал, в чем причина этого. Очень многие Дети Императора настолько отдалились от изначального генетического шаблона, что в них стало практически невозможно узнать легионеров — или то, насколько их геносемя вообще пригодно для обычного сбора.
