опустился на колено, чтобы рассмотреть формованный камень там, где он упал на землю, и увидел паутину тонких как волос трещин, расходящихся от скошенного основания. Стены уже надо было укреплять, и Форрикс неверяще покачал головой.
Механизмы Пневмашины двигались дальше, не прекращая строительства, которое шло гораздо медленнее, чем он требовал, но все равно неумолимо. Форрикс подошел к складной железной лестнице, привинченной к стене, и забрался на парапет, ведущий в крытый переход со свешивающимися кинетическими щитами, дырами-убийцами и заслонками от гранат. Стены, предназначенные для обеспечения безопасности на месте высадки или для того, чтобы помешать вражеским силам освободить осажденный город, с их квадратными углами и жесткими линиями, были полной противоположностью органической архитектуре этого мира.
Во всех направлениях от места высадки до самого горизонта тянулось выровненное бомбами поле — зона отчуждения, зачищенная орбитальным обстрелом. Ничто не двигалось на этой разглаженной пустоши, только мерцающие отражения и плывущие облака дыма нарушали однообразную пустоту.
Но несмотря на оголенность пейзажа, Форрикс не мог избавиться от чувства, что за ним следят — будто армия невидимых наблюдателей изучала его, оценивала, решала, чего он стоит. Форрикс помотал головой, прогоняя ощущение, и зашагал по парапету. Железные Воины 134-го гранд-батальона и торакиты заняли позиции на стенах. Офицеры уважительно кивали ему, когда он проходил мимо. Форрикс пересек парапет, не сводя взгляда с виднеющегося вдали города, который ему и его боевым товарищам предстояло разгромить.
Это был город с элегантно пропорциональными башнями, которые заканчивались каннелированными сегментными куполами; с округлыми стенами, изящными и легко обороняемыми одновременно; с дугообразными мостами, такими тонкими, что не верилось в их способность выдержать хоть какой-то вес. Его заполняли храмы с золочеными крышами, гробницы, чествовавшие тех, кто был похоронен внизу, мавзолеи столь грандиозные, что лишь императоры могли быть достойны лежать в них.
У горизонта город был обрамлен диском чудовищной тьмы — жутким черным солнцем в центре Ока Ужаса. Изумрудный город стоял в тени зловещей силы, способной поглотить его одним движением.
Но как бы ни был город красив, красота не скрывала его безжизненную пустоту.
Здесь никто не жил. Никто никогда не жил и никогда не будет.
Камнерожденный выразил это лучше всего, когда вышел из утробы «Грозовой птицы».
Коснувшись ладонью земли, Фулл Бронн покачал головой:
— Этот мир мертв, у него нет души. Камень не выстоит.
Возможно, это было сказано слишком поэтично, но на этот раз Форрикс понимал, что имел в виду Камнерожденный.
В трех километрах от него, дальше вдоль стены, Барбан Фальк смотрел на поднимающийся участок бастиона перед собой, прерывисто, хрипло дыша. С трещин на рассыпающемся зубчатом мерлоне, упавшем с парапетной стены, на него плотоядно глядело то же самое ухмыляющееся лицо-череп, которое он увидел на мостике «Железной крови».
— Нет, — прошипел он. — Я этого не вижу.
«Отрицание, — будто смеялся в его голове глубокий голос. — Как банально…»
Фальк замотал головой, отвел взгляд от призрачного видения и зашагал вдоль постройки, заставив себя сосредоточиться на нюансах работы своего гранд-батальона. Гигантские краны поднимали новые участки стен под надзором его воинов, а огромные осадные роботы вбивали их в землю молотами размером с «Лэнд рейдер».
Что-то шевельнулось на рваных краях его сознания, какое-то вкрадчивое, но настойчивое давление пришло со всхлипами плачущих ветров, заставив его остановиться и уставиться на недавно возведенный участок стены, словно неисправный сервитор. Сначала он не увидел ничего необычного, но потом линии стыков, борозды в пермакрите и скрипящие заклепки в основании стены сложились в знакомое мертвое лицо, будто какой-то художник мастерски расположил их там ради единственного зрителя. Он моргнул — и видение пропало, но стоило ему повернуться, как оно всплыло в пыльном облаке, вырисовалось в изогнутых линиях подъемных кранов Пневмашины, проступило в кучах разбросанных обрезков. Фальк зажмурился, прогоняя изображение гротескного черепа, но оно все царапалось об его мысли, как животное, запертое в темноте.
Он судорожно выдохнул и заставил себя вновь посмотреть на продолжающееся строительство. Ухмыляющееся бесплотное лицо взглянуло на него в ответ, и на этот раз он не сомневался, что в голове раздался голос.
«Барбан Фальк, — произнес он. — Имя того, кто будет безымянен».
Ни один мир не вызывал у Кроагера такой ненависти, как этот.
Мерцающее зеленое свечение от стоящей вдали гробницы раскрашивало все в тошнотворные оттенки, отчего Кроагер, и так готовый взорваться, раздражался еще сильнее. После приземления все шло не так. Машины ломались, камень крошился, металл деформировался сверх допустимых пределов.
