В шатре повисла тишина: слышно стало, как звенят цветы-колокольчики под лёгким ветром за полотняной стенкой шатра.
Сморода проснулся и выпучил глаза.
Жук спросил:
– Может, за лекарем сбегать? Голову-то напекло гостю. Зря он макушку себе выбрил.
– Так, стоп, – сказал Дмитрий, – ну, предположим, эмир Булгарский мне друг, и войска у него сто тысяч – хотя, конечно, меньше втрое. Скажи-ка, гость: какую, по-твоему, веру исповедуют наши заволжские соседи, что они должны всё бросить и побежать, задрав портки, папу вашего выручать?
– Ну как же?
Латинян оглядел собрание, почесал переносицу.
– Общеизвестно же: болгары приняли свет христианства триста пятьдесят лет назад, при царе Борисе. Это прочёл я в исторических хрониках…
Сморода икнул и захохотал. Жук гыкал, пытаясь кулаком заткнуть себе рот.
Даже Филарет сморщил постное лицо и хихикал мелко, будто горох сыпал на деревянный пол.
– Что вас так обрадовало? – мрачно спросил фряжский чернец.
– Нас неимоверно обрадовало твоё знание о недалёких соседях, путаник, – ответил Дмитрий, – это разные народы, хотя и произошли от одного корня. Ты про задунайских болгар, которые от Византии веру переняли. А наши булгары, что живут на Каме и Волге, действительно, приняли свет веры триста лет назад. Только – вот незадача! – исламской веры. Они, конечно, охотно могут прийти в Европу. Но вряд ли для того, чтобы спасти Святой Престол – боюсь, как бы не наоборот. Заставят вам весь Рим минаретами, строители они умелые.
Монах ещё сильнее побледнел, скрючился, спрятал дрожащие руки в рукавах рясы и вышел из шатра.
* * *
– Ну что, покончили с делами на сегодня? – Жук потянулся, хрустнул косточками. – Трапезничать пора. Бряхимовцы барана подарили, я велел зажарить. Разговеемся, княже?
Вывалились из шатра. Веселились, вспоминая про монаха-путаника. Гридень поклонился Дмитрию:
– Княже, там к тебе караванщик какой-то. С утра ждёт. Говорит, с важным посланием.
Князь увидел высоченного здоровяка с огромным мечом на поясе, в кожаном потёртом доспехе. Лицо чужака было чёрным от загара, обветренным.
– Здравствуй, гость, – кивнул Дмитрий, – с чем пожаловал?
Здоровяк почтительно поклонился. Спросил:
– Не признал меня, бек? Я алан, караваны охраняю. Дрались мы как-то с тобой в Шарукани. Ты ещё тогда рабом был, и звали тебя Ярило.
– Вспомнил! – Дмитрий улыбнулся. – Славные времена были. Шесть лет минуло. И откуда теперь, из кыпчакской степи? Или из Корсуни?
– Дальше бери, бек. Я нынче хорезмийскому купцу служу. Вот, привёл караван из Самарканда. Передохнём чуток да дальше двинемся – до Новгорода.
– Как там, в Хорезме?
– Плохо, бек, – алан поморщился, – цветущий край пустыней стал. Города в развалинах, поля не пшеницей – костями засеяны. Монголы народишко вырезали, некому мёртвых было хоронить. Долго ещё улус сына Чингисова, Джучи, в себя приходить будет.
Дмитрий помрачнел. Вновь вспомнил про угрозу с Востока. Да и не забывал никогда.
– Я к тебе, считай, как посланник монгольский явился, – усмехнулся алан, – видал?
Оттянул край кожаной свитки, достал деревянную табличку, подвешенную на шнурке. А на ней – рисунок: сокол распростёр крылья, и неведомые знаки, сплетённые в столбик – будто змея пружиной свилась, готовясь к нападению.
Князь потёр левую сторону груди – защемило вдруг. И давняя татуировка с атакующей коброй словно раскалилась, обожгла кожу.
Алан пояснил:
– Это пайцза, и надпись по-уйгурски: мол, всем монгольским караулам пропускать меня беспрепятственно и оказывать помощь, коли понадобится.
– И за что тебе такая честь?
– Из-за тебя, бек. Вызвал меня начальник монгольский, когда прознал, что иду с караваном на север. Вручил пайцзу, велел разыскать Солнечного Багатура, бека русского города Добриша, и передать тебе подарок.
Алан протянул князю футляр необычной формы, обтянутый дорогим китайским шёлком.
– От кого подарок?
– Не знаю, – пожал плечами караванщик, – сказали: мол, Солнечный Багатур сам догадается, если память ему не отшибло.
Дмитрий сломал печать, изукрашенную невиданными буквицами, похожими на раскинувших лапки букашек. Взялся за крышку.
– Погоди, княже, – Сморода вдруг побледнел, схватил Дмитрия за рукав, – погоди, не открывай. Вдруг там гадость какая?
– В смысле?
– Ну, колдовство монгольское. Отрава. Либо сколопендра ядовитая притаилась.
