Он сам на днях подошёл ко мне, причём мы пересеклись на выходе из кинотеатра Notting Hill Coronet с фильма «Мистер Питкин в тылу врага». Я как раз на русском себе под нос возмущался тем, что в зале можно курить, чем многие зрители и пользовались без зазрения совести.
– Сынок, ты никак русский?
Я обернулся и увидел перед собой в толпе выходивших из кинотеатра этого самого дедка, который и представился мне Фёдором Максимовичем. Слово за слово разговорились…
Оказалось, что обо мне он даже краем уха не слышал, поскольку ни музыкой, ни футболом не интересовался. А в Англию попал окольными путями во время Второй мировой.
– Я ж, Егорка, у нас в хозяйстве в заготконторе работал, мех добывал, с ружьишком по тайге хаживал, – говорил Максимыч, часом позже сидя со мной в пабе Руперта Адамса-младшего. – А потом война, в июле сорок первого на фронт, снайпером, мосинку модифицированную выдали, с прицелом. Кинули в самое пекло. Недели не прошло – попали в окружение. В тот день на рассвете немцы попёрли так, что сразу понял – хана нам. Но лапки поднимать никто и не думал, хотя суматохи хватало. Вокруг выстрелы, взрывы, крики… Один я, наверное, с холодной головой фрицев отстреливал из своей мосинки. Потом рядом рвануло миномётным снарядом, контузило меня, сознание потерял. Очнулся – вокруг немчура, по-своему лопочут, на меня пальцами показывают. Я, хоть и голова шумит, встать хочу, а они меня прикладами обратно на землю – лежи, мол, не рыпайся. Это мне ещё повезло, что винтовку взрывной волной отбросило, нашли бы с ней в руках – сразу пристрелили бы. Тут появляется их офицер, команду даёт, и меня с другими пленными гонят по дороге. Много нас было, голов двести, кабы не боле. К вечеру до какой-то станции добрели, там нас в эшелон – и в концлагерь «Нойенгамме», что на северо-западе Германии. – Максимыч посмотрел куда-то мимо меня, тяжко вздохнул и продолжил повествование: – Вспоминать те четыре года в плену нет желания, ты уж извини, Егорка. Хотя мне ещё повезло, ведь это был не лагерь смерти, трудовым считался. Короче, весной сорок пятого союзники нас освободили. Я на ногах едва стоял, язвы на ногах не проходили. А у англичан этих медсестричка была, Мэри, я её Машей звал. Симпатичная, на своём языке говорит что-то, будто иволга щебечет. Ухаживала за мной целый месяц, повязки меняла, да как-то у нас и слюбилось. В общем, предложила она мне с ней в Лондон ехать, она с родителями в пригороде жила, в Фулхэме. А я подумал: ну что я теряю? Дома у меня ни детей, ни плетей, жениться так и не успел, по лесам ходючи. А здесь видная девка, даром что англичанка. Тут как раз наши появились, искали среди освобождённых советских граждан. Так Маша дело провернула таким макаром, что мне быстро документы новые выправили, в лагерях-то все под номерами проходили. И по ним-то, новым документам, я теперь звался английским подданным Фредди Марлоу. Ну, Фредди, понятно, от Фёдора пошло, а Марлоу – фамилия её какого-то знаменитого прадеда по материнской линии. В общем, за меня всё Маша решала, и вот так ей и удалось вывезти меня через пролив в Англию. А по приезде представила родителям, правду рассказала.
– Вы что же, так до сих пор и живёте под вымышленным именем и фамилией?
– Нет, Егор, где-то через месяц мы с Машей пошли в одно учреждение, опять же она разговор вела с начальником в погонах, а я только кивал. Мужик оказался с понятием, мол, ежели тебе, Фёдор, в СССР таперича тюрьма грозит, то рассмотрим вопрос о твоём британском подданстве. И займётся этим ещё больший начальник, который надо мной сидит. Но и тот, похоже, нормальным оказался, вошёл в положение, хотя без проверок всяких не обошлось. А ну вдруг шпион я какой? Долго ли, коротко ли, выдали мне паспорт гражданина Великобритании на моё настоящее имя, только без отчества, принято у них так.
– И как ваша новая семья?
– Да как… Домик мы свой купили, хоть и небольшой, а всё же отдельно от её родителей. Я на завод устроился, сначала учеником вальцовщика, потом сам стал на станке работать. Дочку родили – Катрин назвали, Катей то есть. А пять лет назад не стало моей Машеньки… Грузовиком сбило. – Максимыч влил в себя остатки пива и стукнул пустой кружкой по столешнице. – Мы с ней любили в этот кинотеатр ходить, где с тобой повстречались. Вот и после её смерти в память, что ли, раз в неделю, по воскресеньям, так и ходили мы сначала с Катей, а последний год я уж один похаживаю. Катька-то, ровесница твоя, о том годе замуж выскочила за бухгалтера какого-то, сейчас уж на сносях. Живут отдельно. А я вот один кукую… Письма, правда, иногда из Камня-на-Оби приходят, чуть ли не раз в год. У меня ж там сестра осталась, вот я как-то не выдержал, написал ей. Думал, не дойдёт письмо. Ан нет, дошло! Через полгода ответ от сестры получаю, мол, считали тебя пропавшим без вести, похоронили уже. А тут письмо, да ещё с фотографией, где я Машкой и Катькой маленькой на руках. Сам-то я, понятно, в Союз не рискну съездить, к себе в гости сестру зову, у неё уж внук растёт, пишу, мол, и внука бери, может, и выпустят. Но пока не получается у них.
– Понятно…
– Слушай, а давай ты ко мне в гости приедешь, а?
– В гости? Хм, как-то неожиданно…
– Да я стол накрою, баньку истоплю… Представляешь, я ведь рядом с домом баньку поставил, прямо как у нас была, на Алтае. И поговорим по душам, я ведь уже давно сам с собой на родном языке говорю, а тут хоть земляк какой-никакой.
В общем, договорились, что как только появится свободное время, махну в Фулхэм, на баньку с квасом, который Максимыч сам изготовлял.
Вот сегодня к вечеру он меня и ждал, обещал к моему приезду баньку истопить.
Потянувшись, ещё какое-то время я нежился под одеялом, пока в животе не заурчало. А что, позавтракать – идея неплохая. Английский завтрак в
