брошенный ему в голову.
Полицейский упал, в следующий миг Персефоний оседлал его и принялся выкручивать жезл.
— Гад… — прохрипел тот, изогнулся, сбрасывая противника, навалился сверху.
Персефоний напрягся, пытаясь отвести от себя жезл, но полицейский был намного сильнее и опытнее. Навершие с сапфиром, в котором подрагивал огонек готового заряда, неотвратимо приближалось к лицу. Внезапно его голова на миг окуталась голубым ореолом. Тело тотчас обмякло. Персефоний огляделся. В нескольких шагах стояли Воевода и какой-то разумный в плаще, в низко надвинутой шляпе и с жезлом в руке.
— Вставай, быстро, — велел призрак. — Собери свои вещи и иди за мной. Подгони ковер, — приказал он своему спутнику. Тот скрылся за углом и через минуту появился вновь, сидя на сине-желтом самолете. — Садись, садись, — поторопил он упыря.
Персефоний подобрал саквояж и свалившийся с головы котелок. Воевода досадливо крякнул.
— А «магум» кому оставил? Следователям? Быстрее же, олух!
Спешка была оправданна: где-то рядом вновь послышались свистки. Персефоний запрыгнул на ковер, и незнакомец в плаще и шляпе быстро поднял его в воздух.
— Выше, — распорядился Воевода, стоя в полный рост и осматриваясь по сторонам.
По ощущениям, ковер поднялся саженей на сорок. Упырь осторожно выглянул за край — так и есть, остальные полицейские летали гораздо ниже. Самолет Воеводы они принимали за один из патрульных, а может, за транспорт начальства.
— Не высовывайся, — посоветовал фантом. — Ох, выпороть бы тебя за самодеятельность, да за то, что Ледащего угробил… Но ладно уж. Хорошо то, что хорошо кончается.
Персефоний посмотрел на него как на умалишенного.
— Что кончилось хорошо? — спросил он.
— Не понимаешь? — усмехнулся Воевода. — Ну, тем лучше. Тебе это совсем не обязательно.
— Да нет, уж вы мне скажите, пожалуйста, — зазвеневшим от напряжения голосом потребовал упырь. — Может, я что-то пропустил? Так вы просветите: что тут хорошего случилось? Королева подвергалась страшной опасности, погибли разумные…
— Да успокойся ты, — вздохнул призрак, присаживаясь рядом с ним на корточки. — Все же обошлось, верно? По большому-то счету…
Однако упырь уже догадался, что Воевода имел в виду что-то другое. Он, кажется,
— Вы знали, что все это произойдет? — не веря себе, шепнул Персефоний.
— Ну вот зачем было думать? — поморщился призрак. — Между прочим, любого другого я бы сейчас убил и сбросил патрульным под ноги. Скажи спасибо, что за тебя лично Королева просила, еще когда велела мне проследить, чтобы ты благополучно покинул Кохлунд.
Персефоний, проигнорировав это замечание, лихорадочно соображал.
— Скажите, господин Воевода, что означает печать у вас на ладони?
Пилот в плаще хмыкнул.
— Хочешь сказать, до тебя только сейчас дошло? — проворчал призрак. — А Королева еще называла тебя умным… Это печать служебной беспредельности. Выдается высшим государственным чинам. Например, руководителю внутренней разведки.
— Вам? Так значит, вы служите этой хунте? Этим…
— Верность я храню Королеве, — сурово оборвал фантом. — А остальное не твоего ума дело.
Но Персефоний не унимался.
— Внутренняя разведка, значит? Вы знали, что собрался сделать Хмурий Несмеянович! Вы через меня выследили Жмурия и тогда, в «Надел и пошел», не упустили его, а позволили уйти — чтобы выследить бригадира? Чтобы использовать Хмурия Несмеяновича для покушения?
— Скорее это он нас использовал, — проворчал Воевода и, вздохнув, произнес: — Ладно, кое-что тебе можно рассказать, а то еще, не приведи господи, думать начнешь…
— Почему — «не приведи»? — обиделся Персефоний. — Думать полезно…
— Это когда умеешь, полезно, — парировал фантом. — Слушай и не перебивай. Эргоном хорошо подготовился к политической карьере: создал своего рода тайную службу, в которую набрал призраков. Это она раскрутила для него все дела о предательствах бригадиров. Заморец был умен… но не знал, что у лионебергских упырей такая разведка всегда имелась. Накручина за свою историю столько раз переходила из рук в руки, тут, чтобы уцелеть, нужно держать нос по ветру. Возглавлял разведку, сам понимаешь, я, и кое-кто из агентов Эргонома с самого начала работал на меня. Когда несколько дней назад некий фантом Мазявый, которого Эргоном уже официально сделал руководителем своей призрачной жандармерии, скажем так, погиб при исполнении обязанностей, я без особого труда устроился на освободившееся место.
— «Скажем так, погиб»? — удивленно переспросил Персефоний.
Воевода еще раз показал ему лучащийся рисунок на ладони.
— Печать фальшивая: в нее вплетены не предусмотренные законом чары. Мазявый задумал погубить Эргонома, и печать сожгла его.
