– А твой друг – он знал? – недоуменно спросила Хоуп. – О том, что вредит людям?
– Он мне другом не был. Никогда – ни до, ни после своих делишек, – резко возразила я. – И, да, он знал. Но его ничегошеньки не волновало. Его интересовала только прибыль, которую он получал.
Заключенные слушали меня завороженно: может, потому что у меня развязался язык… или потому что никогда не слышали столь скандальных вещей.
– Готов поспорить, что морой был в курсе, – мрачно подытожил Стюарт. – Еще бы! Конечно, морой сразу сообразил, для чего используют татуировки и как рискуют те люди! Наверное, он притворялся маразматиком.
Прежняя Сидни – то есть та Сидни, которая была в центре новичком – поспешила бы встать на защиту Кларенса и сказала бы, что морой в афере Кита не участвовал. Но теперешняя Сидни, которая видела, как заключенных наказывают и за гораздо более невинные фразы, и успевшая за неделю дважды подвергнуться очищению, – оказалась умнее.
– В мои обязанности не входила оценка поведения мороя, – произнесла я. – Они поступают так, как им диктует природа. Но я уверена, что ни один человек не имеет права подвергать других людей таким экстремальным экспериментам, как делал тот парень. Поэтому я о нем и сообщила.
К моему изумлению, все закивали, и даже Шеридан посмотрела на меня одобрительно.
– Весьма разумно, Сидни, – вымолвила она. – Однако что-то пошло не совсем правильно, раз ты не извлекла из происшествия никаких уроков и очутилась здесь.
Алхимики вновь неприязненно уставились на меня, и на секунду я лишилась дара речи. Мне стало трудно дышать. Я изредка упоминала Адриана в разговорах с Дунканом, но сейчас все было иначе. Дункан меня не осуждал, не порочил мою любовь. Как я могу говорить о том, что для меня настолько важно и дорого, перед заключенными и Шеридан? Они моментально начнут меня осуждать и назовут мое чувство чем-то мерзким. Наша с Адрианом любовь прекрасна. Мне не хотелось выставлять ее напоказ перед теми, кто будет с удовольствием ее топтать.
Но разве у меня есть варианты? Если я в чем-то не уступлю, не стану играть в их игры, то как долго я пробуду в центре? Застряну на год, как Дункан? В темной камере-одиночке я пообещала себе, что буду говорить что угодно, лишь бы вырваться на свободу. Мне следует придерживаться принятого решения. Высказанная мною ложь не будет ничего означать, если позволит мне вернуться к Адриану.
– Я ослабила бдительность, – пробормотала я. – Порученное мне дело требовало контакта с большим количеством мороев, и я перестала относиться к ним как… к иным существам. Наверное, после аферы того парня границы между добром и злом у меня размылись.
Я приготовилась к тому, что Шеридан будет добиваться от меня подробностей о том, как это произошло, однако руку подняла девушка по имени Эмилия.
И ее речь меня поразила.
– Звучит логично, – заявила она. – Я бы, конечно, не довела все до крайности, как ты, но если ты общалась с безнравственным человеком, то, наверное, могла быстро потерять веру в себе подобных и по ошибке сблизиться с мороями.
Юноша, с которым я редко общалась, Девлин, кивнул, соглашаясь с ней:
– Некоторые из них бывают обманчиво славными.
Шеридан нахмурилась. Я испугалась, что эти двое запросто влипнут в неприятности – ведь они почти одобряли мороев. Но Шеридан продолжала хранить молчание. Видимо, она решила, что стоит закрыть глаза на их болтовню – ради прогресса, которого я сегодня добилась.
– Очень легко запутаться, особенно если ты одна на задании, а события развиваются непредсказуемо, – наконец произнесла она. – Важно не забывать, что у нас создана инфраструктура. Наши специалисты оказывают помощь заблудшим, неопытным алхимикам. Если у тебя возникают вопросы о добре и зле, не обращайся к мороям. Иди к нам, и мы объясним тебе, где свет истины.
«Ага. И не дай бог, мы начнем мыслить самостоятельно», – тоскливо подумала я. От дальнейших псевдоромантических признаний меня избавили: Шеридан переключилась на моих соседей, желая узнать, какое понимание пришло к ним сегодня. Я не только выпуталась: похоже, я заработала благосклонность Шеридан и, как выяснилось за обедом, некоторых заключенных.
Когда я получила от Бакстера поднос и направилась к пустующему столу, Эмилия пригласила меня отрывистым кивком. Я села рядом с ней, и, хотя в течение трапезы со мной никто не заговаривал, меня не прогоняли и не оскорбляли. Я ела молча, прислушиваясь к разговорам окружающих. В основном заключенные переговаривались примерно о том же, что и студенты Амбервуда: сетовали по поводу занятий или жаловались на соседа по комнате. Однако теперь я могла лучше всех узнать, и я, как обычно, начала прикидывать, кого можно сделать своим союзником.
Дункан сидел неподалеку, и когда мы столкнулись в дверях столовой, он прошептал:
– Я был прав. У тебя – прогресс. Теперь не облажайся.
Я едва не рассмеялась, но этот день научил меня не расслабляться. Поэтому я чопорно кивнула и поплелась со всеми в библиотеку выбирать на вечер очередное скучное чтиво. Шарила глазами по разделу истории, надеясь отыскать хоть что-то любопытное и действительно стоящее. К сожалению, труды алхимиков оказались пронизаны поучениями о морали и благопристойности, но часть из их уроков не была адресовала читателю – в отличие от других книг для самообразования. Я пыталась сделать выбор из двух томов, посвященных Средневековью, когда ко мне подошел кто-то из заключенных.
