теперь сидели на коленях у раздувшихся от самодовольства парней.
Беллами оглядывал лица сидевших у огня молодых людей, выискивая Кларк. Сегодня костер дымил сильнее, чем обычно, возможно, потому, что дрова были сырыми, и Беллами потребовалось время, чтобы отыскать рыжевато-золотистую голову. Украдкой покосившись в ту сторону, он, к своему несказанному изумлению, обнаружил, что Кларк сидит подле Уэллса. Они не касались друг дружки и даже не разговаривали, но что-то между ними ощутимо изменилось. Напряженность, с которой обычно держалась Кларк, когда Уэллс появлялся где-то поблизости, исчезла без следа. Сам же Уэллс больше не бросал на Кларк исподтишка косых страдающих взглядов, дождавшись, пока она отвернется, а спокойно смотрел в огонь, и лицо его было безмятежно.
В сердце Беллами зашевелился червячок обиды. Ему следовало бы знать, что возвращение Кларк к Уэллсу – всего лишь вопрос времени. Беллами не следовало целовать ее тогда, в лесу. Раньше он заботился только об одной девчонке, и из этого тоже ничего хорошего не вышло.
Небо затянули такие плотные облака, что звезд почти не было видно, но Беллами все равно запрокинул голову и задумался: интересно, смогут ли они понять, что к Земле направляется следующий челнок? Может быть, их предупредят об этом какие-нибудь вспышки в небе?
Но тут его взгляд упал на миниатюрную девичью фигурку с высоко поднятой головой, которая шла из темноты к костру. Беллами поднялся на ноги, когда Октавия ступила в круг света, отбрасываемого танцующим пламенем. Сидящие в кругу зашептались.
– О, бога ради,– услышал Беллами недовольное ворчание Грэхема,– кто, черт возьми, должен ее сегодня караулить?
Уэллс переглянулся с Кларк и встал, повернувшись лицом к Грэхему.
– Да нормально все,– сказал он,– пусть она с нами посидит.
Октавия приостановилась, переводя глаза с Уэллса на Грэхема, в то время как эти парни сверлили друг друга недовольными взглядами. Прежде чем кто-то из них успел заговорить, она набрала полную грудь воздуха и шагнула вперед.
– Я должна кое-что сказать,– Октавия вся дрожала, но ее голос звучал твердо.
Невнятное бормотание и возбужденные шепотки стихли, и почти сотня голов повернулась в сторону Октавии. В неверном свете костра Беллами разглядел, как на лице сестры появилось паническое выражение, и ему внезапно захотелось подбежать к ней и взять ее за руку. Но он не двинулся с места. В его сознании Октавия слишком долго оставалась маленькой девочкой, и он до самого последнего времени опекал ее. Пора было познакомиться с человеком, в которого выросла эта девочка. И прямо сейчас она должна кое-что сделать без его помощи. Сама.
– Это я взяла лекарства,– начала Октавия.
Она подождала, пока до всех дойдут ее слова, потом глубоко вздохнула и стала говорить дальше, не обращая внимания на реплики вроде «Я так и знала» или «А я что тебе говорил». Октавия рассказала все, что уже знал Беллами: как туго ей приходилось в детском центре, как она начала принимать таблетки и как у нее развилась наркотическая зависимость.
Голос Октавии задрожал, и все разом замолчали.
– Дома, в Колонии, я никогда не думала, что могу кому-то навредить. Кража казалась мне просто способом заполучить то, что я хочу. Я считала, что у каждого есть право спать по ночам. И не просыпаться от кошмаров, которые как будто царапают голову изнутри.
Октавия опять глубоко вздохнула и закрыла глаза. Когда они распахнулись, Беллами заметил, что в них закипают слезы.
– Я думала только о себе, и мне было очень страшно. Но я никогда не хотела ничего плохого ни Талии… вообще никому,– Она повернулась к Кларк и проглотила всхлип, который, казалось, вот-вот должен был сорваться с ее губ.– Мне очень жаль. Я знаю, что не заслуживаю прощения, но прошу дать мне шанс начать все сначала.– Она вздернула подбородок, огляделась и, заметив Беллами, слегка улыбнулась ему.– Наверно, все здесь хотят начать сначала. Я знаю, многие из нас делали такое, чем нельзя гордиться, но у нас есть возможность измениться. Я понимаю, что многие из вас считают меня конченой, но я хочу попробовать стать другой. И постараться сделать Землю миром, где нам всем захочется жить.
Сердце Беллами преисполнилось гордости. Перед глазами все поплыло от навернувшихся слез, хотя, если бы кто-нибудь это заметил, он сослался бы на дым от костра. С самого начала жизнь его сестренки была полна страданий и невзгод. Да, она совершала ошибки – оба они совершали,– но смогла остаться отважной и сильной.
Некоторое время все молчали. Не трещали даже поленья в костре, и сама Земля, казалось, затаила дыхание. Но потом тишину нарушил голос Грэхема:
– Ну и дерьмо!
В сердце Беллами вспыхнул гнев, он ощетинился, но стиснул зубы. Ясно, что Грэхем ведет себя как последняя сволочь, но остальные наверняка тронуты речью Октавии. Однако его слова не вызвали ни издевательских реплик, ни возмущенного шепота, наоборот: согласное бормотание очень быстро переросло в крики одобрения. Грэхем оглядел ребят у костра и продолжил:
– Мы тут целыми днями рвем задницы, рубим дрова, таскаем воду, напрягаемся, чтоб все были живы-здоровы, и все для чего? Чтобы эта чокнутая наркоманка вертела нами, как хочет? Это все равно, что…
– Ладно, хватит уже,– обрывая его, сказал Беллами и посмотрел на Октавию. Ее нижняя губа подрагивала, а взгляд метался по лицам.– Ты свое мнение высказал. Но тут еще девяносто четыре человека со своими взглядами, они без тебя разберутся, что им думать.
– Я согласна с Грэхемом,– раздался девичий голос. Беллами повернулся на него и увидел короткостриженую девушку с Уолдена. Она смотрела прямо на
