пишете, — они прекрасны, даже если сочинили их в какой-нибудь далекой-далекой галактике… Ну что же вы стоите? На столе лежит нож для разрезания бумаги — им вполне можно перерезать мне горло…
— Люция, вы сдурели? Вы что несете? Совместные попойки с моей дочерью, похоже, лишили вас разума. Придется Фигаро еще раз вызывать слесаря.
— Я все равно сделаю отмычку.
— Я не потерплю, чтобы мои жена и дочь превратились в пьяниц. Прекращайте это безобразие. И вот еще что: раз уж вы стали моей женой, придется вам потрудиться и родить мне пару-тройку мальчишек.
— А-а-а…
— Не прямо сейчас, конечно. Но в перспективе… Сейчас прочтите то, что я вам принес.
— Х-х-хорошо…
…Я влетела в комнату Оливии в буквальном смысле слова — то есть не касаясь ногами пола, я очень торопилась!
— Оливия! — заорала я, едва за мной захлопнулась дверь.
— Чего? — шмыгая покрасневшим носом, осведомилась моя экселенса.
— Это мне только что дал герцог! — я потрясла пачкой бумаги. — Велел прочесть и завтра сказать свое мнение.
— Неужели? Он таки родил их — стихи про овощи и фрукты! Разбейся Святая Мензурка, если я не права!
Мы сели, разделили листы примерно поровну и принялись читать. Это было что-то потрясающее!!! Обыкновенные овощи и фрукты воспевались так, словно они, минимум, небесные светила, озаряющие бренность человеческого пути. И — главное — все стихи были написаны анапестом!
— Он справился, — благоговейно прошептала Оливия. — Он смог. Прикольный все-таки чувак мой отец.
— Герцогиня! Я требую, чтоб вы оставили этот тон! Я сама офигеваю…
— Сейчас бы не помешала бутылочка «Черного рыцаря». Все, герцогиня, с выпивкой надо завязывать.
— А что так?
— Герцог хочет, чтобы я родила ему пару-тройку мальчишек, как он выразился. И вообще он недоволен тем, что мы так бесшабашно пьянствуем. Думаю, что он введет в замке моду на здоровый образ жизни.
Оливия немного помолчала, а потом спокойно молвила:
— Что ж, переживем и это.
И мы пережили. Правда, предварительно я все-таки проникла в винный погреб и вынесла под передником полдюжины бутылок «Черного рыцаря». И нашему стремлению вести исключительно здоровый образ жизни это ни-ик! — как не помешало.
Стихи герцога были отправлены с нарочным в святой град Ром, к престолу свежевылупившегося Его Высокоблагочестия. Второй экземпляр — в подарочном оформлении виньетками из сусального золота — получил король. И стихи немедленно стали предметом восхищения у столичной знати. Какой-то досужий музыкант переложил их для лютни и арфы, и представители бомонда распевали арии и песенки о морковке, репе и баклажанах. Кстати, почему-то самой популярной стала песня именно о баклажанах. Наверное, из-за интересной рифмы…
А потом начались снегопады, и огромные сугробы спрятали Кастелло ди ла Перла от всего мира. Так что курьер, везущий герцогу приглашение на королевскую тую, вынужден был остаться в замке. И никто никуда не поехал. Да и зачем? Наша туя была не хуже королевской, уж поверьте мне. И стол накрыли просто потрясающий, и отмычку к замкам винных погребов я смастерила на досуге… И в замке был чудесный праздник…
Но сейчас я кладу себе под язык камушек мессера Софуса, чтобы не выболтать очень хрупкую и чудесную тайну. Я помолчу. И пока я молчу, вы можете придумывать все что угодно, про меня, Оливию и герцога Альбино. Все равно реальность будет еще интереснее и невероятнее. Уж я-то знаю.
Эпилог
— Фигаро?
— Ваша светлость, это письмо пришло с вечерней почтой.
— Письмо? Мне? Странно, я никогда не получала писем. И тем более как Люция Монтессори! Спасибо, Фигаро.
Я вскрыла письмо. В нем не было ни слова, только рисунок: большой жук, перечеркнутый крест-накрест.
— Ой, — меня словно по голове стукнули. — Ой.
Фигаро внимательно посмотрел на меня:
— Не будет ли у вас сообщений в Центр, герцогиня? — деликатно осведомился он.
