местом подводного лежбища гигантского головоногого. Кому понравится, когда тебя будят, вырывая из сладкого сна, выстрелом из носового орудия главного калибра? Еще и щупальце отдавили многопудовым якорем…
Стоит сказать, что каждое утро на «Авроре» начиналось с одного и того же… с политинформации, которую проводил присланный с берега комиссар Носков. Он называл трап лестницей, но идейно подкован был так, что заслушаешься. К его чести сказать, болтуном он был знатным и всегда рассказывал что-нибудь интересное, чтобы захватить внимание матросов и не ослабить интереса к занимательному и кровавому процессу классовой борьбы. Когда было надо, Носков умел и любил играть словами и заумными трескучими фразами.
Явка и внимание слушателей, безотказно внимавших краснобаю, были подкреплены грозным приказом по кораблю: моряки, не явившиеся на ежедневную политинформацию, к завтраку не допускались. Два раза не послушал комиссара — и автоматически снимаешься с продуктового довольствия. Раз такой умный, ходи голодный. От промывки мозгов были освобождены только те, кто нес дежурную вахту на корабле.
Носков где-то то ли услышал, то ли вычитал, что в настоящий момент человек — венец природы. И его право делать с миром все, что он захочет. Комиссар был на корабле фигурой знаковой и понимал, что слова надо подкреплять делом, а то могут вечером втихаря надеть мешок и за борт, только круги по воде разойдутся. Его предшественника по политчасти, к слову сказать, так и не нашли. На борт поднялся, на берег не сходил, а человека нет. Загадка.
Периодически Носков впадал в задумчивость и начинал задавать всем попадавшимся на его пути матросам один и тот же вопрос: «Кто хочет комиссарского тела? Подходи по одному!» При этом он искательно заглядывал в глаза, нежно гладил кобуру на поясе. С пистолетом он благоразумно не расставался ни на минуту. Даже на ночь клал под подушку. Он хорошо помнил о загадочном исчезновении предшественника. Моряки шарахались в сторону и, сославшись на неотложные дела, разбегались по кубрикам и боевым постам. От комиссара всегда пахло дешевым табаком, потом и жизненными неудачами. Иногда он вслух разговаривал сам с собой, но это было не единственное его развлечение…
Подкрепить авторитет он решил тем, что стоит извести спрута, пробудившегося в Неве. Матросам идея понравилась. Все равно делать нечего. Экипажу сход на берег был строго запрещен. Анархистские агитаторы не дремали. Из увольнительных мало кто возвращался в экипаж по доброй воле. Зачем тянуть опостылевшую лямку службы, когда на берегу правит бал мать порядка и братишки с других кораблей.
Венцы природы, а не песчинки бытия, в черных бушлатах начали воплощать идеи Носкова в жизнь…
Комиссар не озаботился лучше узнать правила игры до ее начала, и зря. Игра началась, и спрут с готовностью в нее включился. Скучно ползать по дну реки, захламленной городским мусором.
Моряки с крейсера спускали шлюпку. Впередсмотрящий выискивал пузыри, поднимающиеся с глубины. Спрут поднимал их и муть, копошась в иле. Обнаружив цель, матросы возвращались на борт «Авроры». Машины подрабатывали винтами, выводя крейсер на цель. Самый малый вперед! Корабль ложился на боевой курс. Далее следовала команда: «Малую серию глубинных бомб готовить, глубина взрыва — четырнадцать метров! Бомбы, товсь! Первая пошла!» За борт летели глубинные бомбы. Сбрасывали большие и малые бомбы. Мощные взрывы поднимали столбы воды. На поверхность всплывала глушеная рыба и утопленники. Бесполезно. К большому удивлению моряков, спрут раз за разом ускользал. Время шло, а результата ноль. Но обе стороны уже втянулись в смертельную игру. Жизнь без опасности — пресная штука.
Комиссар предпочитал наблюдать за охотой из бронированной командирской рубки. Оттуда обзор лучше и безопасно. Ценные указания он отдавал в жестяной рупор. Мешал рулевому и командиру из всех своих недюжинных сил.
Если ты венец природы, то зачем самоутверждаться за счет других? И правда, зачем? Головоногий оказался тварью здоровой и зловредной. Если у тебя нет стальной брони, как у моряков, значит, нужно быть хитрым и изворотливым. Благодаря своему звериному чутью он играючи уходил от атак, ловко и быстро маневрируя под водой, едва заслышав гул корабельных винтов. Про то, что моряки во главе с комиссаром — венец природы, он был не в курсе. Но долги всегда добросовестно возвращал. То зазевавшегося вахтенного ночью на дно утащит, то леерное ограждение и канаты такелажа такими узлами завяжет, что боцман, непревзойденный мастер вязать морские узлы, от зависти позеленеет. А однажды с камбуза пропал бак с кипящим борщом. Кок все списал на обнаглевшего спрута, добавив от себя недельный запас масла и ящик водки.
Моряки оказались настойчивы в своей задумке извести тварь, а спрут — живучим и злопамятным. Мало того, он еще оказался и сообразительным. Однажды спрут намотал на валы винтов якорную цепь. «Аврора» не могла сдвинуться с места несколько дней, пока водолазы вручную не распилили полуметровые звенья. Такие моменты придавали особую пикантность охоте.
Охота за спрутом стала для комиссара крейсера личной борьбой с демонами, раздирающими его изнутри. Головоногий стал для Носкова объектом этой борьбы, все более приобретающей навязчивые очертания. В этой схватке человека и исполинского головоногого моллюска было мало логики и еще меньше здравого смысла. Складывалось впечатление, что комиссару и спруту было тесно вдвоем в Неве. С моряков было взять нечего, люди подневольные. Что прикажут, то и делают. Хоть какое-то развлечение, когда служишь на стальной коробке, напоминающей многоместный гроб с иллюминаторами.
Неизвестно, был у спрута разум, но свой недюжинный интеллект — умение получать и использовать информацию — он продемонстрировал во всей красе. Интеллектуал с восемью щупальцами оказался еще и не лишенным чувства черного юмора…
Противостояние венца природы и спрута продолжалось. Сегодня ночью оно вышло на новый виток во время заступления новой смены после «собачьей вахты». «Собачьей вахтой», длящейся с полуночи до четырех утра, называют самую тяжелую, предрассветную смену из-за того, что вахтенному
