откупить особняк. Предприимчивый Резанов спешил перевести главное управление компании из Иркутска сюда, в столицу, поближе к трону, поближе к власти.
Дворец графов Чернышевых стоял на том самом месте, где позже будет построено красивое, но несколько холодное здание Мариинского дворца. Рядом, на углу Мойки и Вознесенского проспекта, был разбит небольшой сквер, который отгораживался от подъездной аллеи, ведущей к парадной особняка, изящной чугунной решеткой. В девятнадцатом веке в особняк Российско-Американской компании можно было попасть как со стороны Мойки, так и со стороны проспекта.
В который раз Дмитрий проделывал этот путь… И во сне, когда из глубин подсознания всплывали образы, вызванные обрывками недодуманных мыслей и случайно оброненных фраз, и наяву, когда он перебирал в голове события того дня… От Сенатской площади к Синему мосту, а затем направо, к двухэтажному особняку в стиле русского классицизма…
Откуда, черт возьми, взялась эта фраза про «русский классицизм»? Наверное, из какого-то туристического проспекта. «Непонятно только, почему я так реагирую именно на это место, именно на эти события и именно на этот конкретно взятый адрес? Ну, хорошо, в первый раз еще могло бы так биться сердце, но сейчас-то что?»
Тем не менее Дмитрий знал, почему. Ему трудно было выразить ответ словами. Это было что-то вроде чувства, которое испытываешь к месту своего рождения, или, в случае Дмитрия, перерождения. Именно здесь вся его жизнь, все его помыслы, все его стремления развернулись и отправились совершенно в другом направлении.
Нечто подобное он, наверное, будет испытывать и на том далеком калифорнийском берегу, где «провалился» в прошлое. И откуда, собственно, и начался этот его «новый путь». Наверное, когда он там окажется вновь, его будет также потряхивать, как сейчас. Где-то на уровне подсознания Дмитрий был уверен, что именно так оно и случится.
И все же это место в Санкт-Петербурге было для него абсолютно особенным. Если там, в Калифорнии, все было необычно, фантастично и происходило как будто не с ним — словно он следил за событиями из зрительного зала, то здесь все было каким-то… родным, что ли. Своим и в то же время безнадежно ушедшим. Как поезд, который отошел от перрона, безвозвратно увозя все самое любимое и дорогое. Ты еще машинально улыбаешься, бодро машешь рукой, стараясь хоть как-то поддержать смотрящие на тебя глаза, полные отчаяния, а сам только и мечтаешь, чтобы поезд поскорей скрылся и ты, наконец, смог дать волю нахлынувшим чувствам.
Вот она, безвозвратно ушедшая эпоха! Канувшая в Лету Россия! Поскрипывающий на морозце под ногами чистый снежок. Улыбки случайных прохожих, с обязательным полупоклоном и поднятием шляпы или поднесением руки к козырьку. Взаимные расшаркивания и уступка дороги…
«В общем-то, — грустно усмехнулся про себя Дмитрий, — это вряд ли можно назвать „своим“. Никакого отношения эти люди к моей России не имеют. Разве только что живут на том же пространстве…»
Было около пяти часов вечера. Повсюду уже зажигали светильники. Стояло морозное воскресенье 13 декабря 1825 года. Точнее, оно уже обреченно валилось в свое бесславное прошлое. Больше его никто не вспомнит. День завтрашний навек сотрет его из отечественной памяти, ибо именно завтрашнему дню было уготовано судьбой стать днем особенным.
— Блинцов, барин, отведай! С пылу с жару!
Дмитрий от неожиданности вздрогнул. Молодой парнишка в зипуне и в шапке из меха неопределенного животного смотрел на Дмитрия и широко улыбался беззубым ртом. «Что ж это у тебя, малый, рот-то беззубый, — вдруг подумал Дмитрий. — Молодой же еще?»
— Так то мне тятенька повышибли-с, барин!
Дмитрий даже не заметил, что произнес вопрос вслух. Это его немного расстроило.
«Что это со мной, в конце-то концов! Надо взять себя в руки. А то так и под машину угодить можно… Тьфу ты, черт! КЛИМОВ! БЛИН! Какая машина?! Проснись!..»
От чехарды мыслей и нахлынувших чувств Дмитрию действительно стало не по себе. «Надо будет поинтересоваться, повышенная чувствительность случайно не симптом, сопутствующий временному переходу?»
Парнишка продолжал преданно смотреть в глаза Дмитрию.
— Э-э-э… Я это… — Дмитрий вдруг понял, что хоть он и поел только что в кафе, но с удовольствием попробовал бы блин, который протягивал ему лоточник. — Я это… сыт… Сыт я… Денег нету! — зло добавил он, чем, как обухом, остановил кинувшегося было за ним парнишку.
Лоточник некоторое время недоуменно смотрел вслед удалявшемуся Дмитрию, но несущаяся мимо повозка на санном ходу отсекла его, и вскоре Дмитрий вновь услышал у себя за спиной зазывное: «Блинцы!»
