В тысяче километров на юг от устья Дольги лежал большой остров Хоккайдо. Как становится понятно из названия, там поселились японцы. Именно благодаря их наследию, постовым у ворот моей школы приходится париться в самурайских панцирях, а мне носить такие странные одежки. По той же причине все магические звери в этом мире носят японские названия. Именно на острове появились первые поводыри, впрочем, как и сами магические звери.
Теперь что касается нелюдей. С севера на юг гигантский полуостров Ландо пересекала гряда гор под названием Лорх. Язык можно сломать, особенно когда произносишь словосочетание: Лорхские горы. И все из-за того, что обжившие эти горы существа говорили на зубодробительном наречии. Это были гномы, причем не хиляки из германских сказок, а словно сошедшие со страниц книг Толкиена угрюмые крепыши. Людей они сторонились, но полностью не изолировались — вели торговлю и даже кое-какие военные действия.
Помимо гномов в этот мир попали яхны — таинственный народ магов. Причем появились они через человеческие и гномьи порталы. Сначала этот таинственный народ жил по всему континенту, обучая магии и людей и гномов, но затем яхны начали переселяться на Хоккайдо, под крылышко нихонского императора. В данный момент теперь уже остатки нихонского народа расселялись по континенту, а Хоккайдо стал мертвым островом, ежегодно приманивающим к себе сотни охотников за сокровищами погибшей цивилизации. Назад возвращаются единицы, остальные становятся пищей для новых хозяев Хоккайдо. Магический народ яхнов исчез в катаклизме, сделавшем столицу острова проклятым городом, оставив нам в наследство своих рабов хорохов — тех, кого я называл «птицами».
Именно эту информацию мне и удалось почерпнуть сегодня, изучая рукописный альманах славянского историка Горана Витомировича. В объемной книге имелись даже иллюстрации созданий, которых почти никто в Брадаре, конечно, кроме поводырей, не называл иначе как чудовищами. У них имелось общее название — «
Местные христиане, по обрядам больше похожие на католиков, чем на православных, почему-то считали они дьявольскими созданиями, но вынужденно терпели их ввиду полезности. Кстати, птицеобразных хорохов они тоже недолюбливали.
Увлекшись чтением, я не заметил, как прошло три с половиной часа, и, поднявшись на первый этаж, увидел, что книготорговец внимательно всматривается в значки на песочных часах. Казоир готовился к жаркой торговле, но лишь рассерженно пожевал губами, когда я без разговоров выложил на стойку четыре серебряные гривны. Название денег в Брадаре возникло так же, как и у земных славян, от нашейного украшения «гривны», которое на заре местного государства часто пускали в оборот как денежное средство. Теперь же они приняли привычный вид монет — бронзовых, серебряных и золотых.
— Да, совсем забыл. Мэтр, у вас случайно нет работ Мапоноса Мак Одхана или Бажена Бояна? Я искал их на полках в подвале, но не нашел.
— И не удивительно, — фыркнул книготорговец. — Подобной пачкотни там не найти. Книги этих сопливых писак я держу наверху. Они отпечатаны на станках, потому что популярны лишь у барышень, а гривен им вечно не хватает.
Книготорговец подошел к полке и взял оттуда две тоненькие брошюрки. Причем обратно он нес их так, словно боялся запачкаться.
— Серебряный и шесть медяков за все. Не думал, что вас интересуют подобные вещи.
Цена была вполне нормальной для печатных изданий, и я, рассчитавшись, покинул лавку под осуждающим взглядом книготорговца.
Интересно, чего это он? Неужели Ровена увлекается порнографией — иначе гримасу торговца объяснить было нельзя.
Кабак «Усталый Барсук» находился всего в трех кварталах от лавки, поэтому я добрался туда еще до заката. Как ни странно, мои товарищи еще не появились. Так что было время бегло осмотреть покупку. Для этого я выбрал столик прямо под большой люстрой — сложной конструкцией со множеством масляных ламп.
Хм, довольно интересно. Никакой порнографией любимые авторы Ровены не баловались. Это даже не женские романы, а скорее романтическая поэзия. Мапонос Мак Одхан «оперировал» чуть тяжеловатой рифмой, а вот славянин со знаковой фамилией Боян по стилю очень напоминал Шекспира. Конечно, мое знание языка пока не позволяло оценить все тонкости, но слог был недурен. Сам я не люблю слезливых стихов, что не мешает восторгаться творчеством Шекспира.
— Что, пытаешься подъехать на кривой козе слюнявых стишков? — послышался над головой ехидный голос. Берислав стоял возле выбранного мной столика и криво улыбался.
Я бы уже давно разругался с ним, но его подколки пока не переходили границ приятельской пикировки, а ссориться с единственными товарищами не хотелось. Других у меня пока не было, а информацию о местных реалиях необходимо пополнять, причем регулярно.
— Да брось ты собачиться, — как всегда, попытался сгладить острые углы Олан, подошедший от стойки с кувшином пива и тремя кружками. — Уверен, ты сам пел бы под ее окнами строки Бояна, если бы смог заставить себя прочесть хоть пару страниц.
— А ты, похоже, прочел? — тут же набычился Берислав.
— Да, а как еще прикажешь охмурять ласточек из благородных домов. Кстати, гулящим девкам бред Мак Одхана нравится не меньше, чем эрлинам и княжнам. — Олан поставил кувшин на стол и тут же принял одухотворенную позу. — «Изгиб твоей улыбки чудной наполнен сладкой страстью, как обещанье