— Краска, грим!
Зрачки капитана расширились.
— О, монсер… Но… зачем?
— Мы сыграли в городе маленькое представление. Не стоит спрашивать больше, капитан.
Его взгляд — глаза снова стали как щелки — вцепился в сундучки под мышками гнома.
— Рамшех… представление…
Мной овладела досада. Не иначе, шкипер решил, что мы организовали панику в Ридондо, чтобы прибрать к рукам чью-то кубышку.
— Да, прощальное представление актерской труппы.
Бун замедленно кивнул. Оглянулся на затканный туманом город, посмотрел на меня. «Не верю я вам, ребята», — говорил его взгляд.
— Вот оно что…
Квиии-шииии…
Олник вырвался из моих рук и перебежал на борт «Горгонида».
— Дларма, Фатик, мы плывем, или как?
— Молчи, горе!.. Шкипер?
Бун повел рукой в сторону буксира:
— Дайте приказ… вашей женщине.
На миг я представил Крессинду в своей постели и содрогнулся.
— Она не моя женщина, — тут мне следовало бы прибавить: «Слава богу». — Она женщина вот этого гнома.
Олник немедленно приосанился.
— Рамшех… Тогда пусть командует он. Туман густеет, монсер, и этот шепот…
Шепот нарастал. А туман становился плотнее, или просто начинало темнеть.
Счет жизни Ридондо шел на минуты.
Матросы отвязали швартовы, и я передал Крессинде приказ убираться восвояси. Она поддержала меня зычным ревом, от которого лопалась посуда. Гребцы буксира налегли на весла, и «Горгонид» отвалил от причальной стенки. Я мысленно сказал: «Молодчага, Фатик!» Без буксира мы бы нипочем не убрались из гавани раньше срока.
Впрочем, успеем ли сейчас?
Квиии-шииии…
Продвигались мы достаточно медленно, главным образом потому, что видимость в тумане была крайне мала. То справа, то слева, будто призрачные скелеты каких-то чудовищ, скелеты с лохмотьями плоти, из тумана выплывали другие суда. Скрипя костями, они стремились к выходу из гавани; тускло светили бортовые фонари… Матросы на вантах громкими криками предупреждали соседние корабли.
Я стоял на носу рядом с Буном и смотрел вперед, желая одного — быстрее выбраться из потерянной столицы Мантиохии. Позади робко перешептывались матросы, глухо спорили о чем-то Скареди и Монго. Олник рядом с ними пытался встрять в разговор, спешил похвастаться своими приобретениями. Ничто его не проймет, даже близкий апокалипсис: у засранца все мысли о скорой женитьбе.
А гнусный напев оплетал душу, проникал в мозг, готовясь свить там гнездо безумия…
Квиии-шииии… Шиии-мо-о-о-кваааай…
Но мы промедлили, дожидаясь гнома. Туман из прорехи бытия подполз к самому краю гавани. Здесь он был совсем прозрачным, и я увидел сквозь него чистую, спокойную воду пролива. Справа, примерно в полусотне ярдов, находился приземистый форт, стороживший вход в гавань. Наверху его главной башни имелась обширная площадка с тяжелой баллистой. С площадки что-то кричали, но морок глушил звуки. Форт-близнец, стороживший другой край гавани, виднелся ярдах в сорока слева.
— Гляди-ка, — вдруг промолвил Бун. — Ковенант отозвал боевые галеры… Ишь, чешут к пристаням Верхнего города! — Он показал рукой. — Вон уходит последняя, монсер. Не нравится мне это…
Корма последней галеры Ковенанта исчезла в тумане. Тем временем наши гребцы миновали гавань и налегли на весла. Легкий фалькорет волочился за буксиром, постепенно набирая ход.
Еще немного, и — прости-прощай, Ридондо!
Бун внезапно напрягся и подался вперед всей глыбой своего неуклюжего тела. Мне показалось, что он сейчас прыгнет в воду, прямо под нос собственного корабля, но вместо этого он выпрямился, метнул на меня пустой взгляд и издал крик, похожий на вопль раненой мартышки:
— Цепь! Гребите, мерзкие отродья!
Клянусь вам, он вопил на такой высокой ноте, какую ни за что не смогла бы взять его пропитая и прокуренная глотка, но все же — взяла.
Сошел с ума? Как бы не так!
