Эльфы, топор и всё остальное

— Сколько за троих?

— Ужасное разорение, подлое смертоубийство! — крикнул торговец слева. Но уже тише: — Нет и не может быть прощения! Нет ничего ценнее человеческой… орочьей жизни!

— Угу, — сказал я.

Мы забрались в шарабан и столковались об оплате. Три мертвых орка влетели мне в стоимость пяти взрослых рабов-людей. Золото Фаерано таяло на глазах.

Затем мы вернулись к реке, все трое, набили одежды орков камнями и зашвырнули тела в реку. Так у меня была гарантия, что купцы никому ничего не расскажут.

После этого я загрузил свой отряд и гарем в фургоны и мы укатили.

Виджи сидела рядом со мной, и я порадовался этому прогрессу. Она казалась такой же отстраненной, но спустя полчаса, когда мы уже двигались в диком столпотворении, внезапно повернула ко мне голову и, закрыв лицо платком (пыль стояла — не продохнешь), спросила:

— Почему ты не освободил их?

— На то есть три причины, — отозвался я. — Первая. Насильственное освобождение раба в Дольмире — государственное преступление. Это расценивается как посягательство на устои государства и карается исключительно казнью. Смерть орков — это мелочь, торговцы будут молчать, а Боргез- арн даже не почешется — орки фаталисты по природе. Ну и потом, куда рабам возвращаться, скажи? Положим, я мог бы их выкупить на деньги Фаерано. Но. Их продали их же соплеменники, чтобы покрыть долги деревни. В Дольмире так всегда и бывает. Вот ты бы смогла смотреть в глаза тем, кто тебя продал? Я мог бы дать им и денег — но куда они пойдут? Они неграмотные крестьяне, они промотают деньги и сами продадут себя в рабство, чтобы выжить.

Добрая фея молчала.

— И третья причина, Виджи. Главная причина. То, что тут происходит — это внутренняя жизнь Дольмира. Здесь нет места милосердию пришлых. Либо ломать все и сразу, что здесь и сейчас нам не под силу, либо — по возможности не вмешиваться, если мы хотим сладить наше дело. Мы просто едем через страну. Всё.

Виджи молча скрылась в фургоне.

Я вздохнул.

Тяжело быть варваром…

Тяжело быть варваром, вашу мать!

51

Вечернее солнце багрово полыхало на плоских крышах Семеринды. Столица Дольмира вытянулась на прибрежных взгорьях на добрый десяток лиг — грандиозный муравейник, равнодушный к своим обитателям…

Тени прошлого ожидали меня за белой защитной стеной, так похожей на гигантского змея, что взял город в осаду. Но, как вы помните, я надеялся разминуться с ними вполне благополучно.

Надежды, надежды…

Съехав с холма, я пристроил караван в хвост длинной очереди у ворот Медной Короны, покосился на пустое место рядом с собой и вздохнул.

Итак, с помощью сноровки и известной матери, я все же привел отряд к последнему этапу нашего отнюдь не славного пути. Сегодня мы отдохнем у Самантия, а завтра выдвинемся к Оракулу. Ну а там… там все будет ой как сложно.

Ну а самое сложное заключалось в том, что я пока так и не придумал, как именно мы проникнем в зал Оракула. Просто войдем — или как-нибудь замаскируемся, прикинемся какими-нибудь странниками?

— Фатик!

Олник бойко взобрался на козлы.

— Чего тебе?

Мой бывший напарник, а ныне вполне состоявшийся подкаблучник, смахнул пот с румяной физиономии и изрек:

— Крессинда спрашивает, где мы устроимся на ночевку?

«Крессинда спрашивает…» Нет, вы слыхали?

— В кустах при дороге. Хочешь, прямо сейчас тебя туда закину? Твою женщину я вряд ли осилю поднять, но, уверен, она пойдет за тобой в кусты сама.