— И Сарума!
— А меня пытали!
— А его пытали!
— Почему Фаерано не убил вас всех и сразу? — спросил я, сжимая ладонь Рондины.
— Храмовники… низкие и подлые негодяи, хотели узнать, где наша казна! Убили троих, но это не помогло! Тогда они решили пытать одного на глазах прочих, чтобы сломить нашу волю… А у нас нет казны! Она у нашей госпожи! — и он указал на Боевую Бабу. — Но они не поверили!
Гритт его маму… Нет предела человеческой жадности!
— У госпожи казна, а мы голые как соколики!
— Ладно, — сказал я хрипло. — А теперь камлайте, чтобы разогнать тучи.
Взгляд филина увял.
— Видите ли, молодой человек, — молвил он. — Для противодействия адскому шаманству Талестры нам потребен ковен из восемнадцати человек, и не менее оного. Нашими же нынешними силами мы, конечно, разумеется, и не исключено, что сможем создать оный направленный ветер, но после усталость сломит всех нас, и не исключено, конечно, разумеется, что многие из нас умрут от разрыва сердца либо апоплексии, ибо нам придется вложить большее количество жизненных сил, каковые и так подорваны сегодняшними внезапными событиями…
Остальные закивали и заквохтали в унисон:
— Ни в коем случае! Ни в коем случае!
— Мне нужно, чтобы вы немедленно разогнали тучи, — повторил я. — Не исключено, конечно, разумеется.
— Боюсь, молодой человек, этого никак…
Маг захрипел, поскольку я пробил его грудь мечом.
— Мне нужно, чтобы вы немедленно разогнали тучи, — сухо повторил я, обегая взглядом испуганные лица. — Не исключено, конечно, разумеется.
Один труп против тысяч жителей Фрайтора и моей Виджи, размен годный. И только посмейте назвать меня кровавым палачом!
Кудесники, сотрясаясь от ужаса, встали, положили руки на плечи друг другу и образовали
— Фатик, — тихо произнес Олник. — У тебя в глазах темнота.
Надо же…
Едва маги, завершив камлание (оно заняло у них порядка десяти минут), упали друг на друга без признаков жизни, ветер растащил тучу, разорвал на гнилые тряпки. Явилось солнце. В расположении лагеря сатрапа мы увидели трупы и пепелища.
Я взглянул на поле Хотта из-под ладони.
Аркония отступила!
Войска всех фракций стояли на тех местах, что заняли перед ливнем. Кракелюра больше нет, Багдбор и Фаерано бежали. Интересно, что оба предателя станут делать теперь, когда их предательство стало явным? Двинут свои армии против Рондины? Вряд ли. Нападут друг на друга? Тоже нет. Скорее всего, они ошеломлены, они не знают, как быть, и, вероятно, уже удрали с поля Хотта. Во всяком случае, я делаю ставку именно на это. Войска изменников остались без основных предводителей. Главное для Рондины теперь — склонить армии на свою сторону. И не думаю, что это будет так уж сложно.
Я обнял ее за плечи, привлек к себе, прижал (что было не очень легко, учитывая ее доспехи):
— Ты видишь, родная? — Я обвел рукой панораму Хотта. — Осталась самая малость для нас! А после… всегда вместе, верно?
Старайся не допускать фальшивых нот, и тогда зритель поверит в твою роль…
— Да, вижу, Фатик… — Голос ее был мягок и податлив. Я склонился и поцеловал Рондину в губы. Сейчас я мог делать с ней все, что захочу.
Отли Меррингер мог бы гордиться таким совершенным лжецом.
— Самая малость, — повторил я, будто читал самому себе заклятие. — Осталась самая малость.
Над полем Хотта, зацепившись одним концом за купола Сэлиджии, повисла радуга.
Бегом вернувшись к месту вторжения, я разделил гномов на четыре равные части. Одну отправил к войскам храмовников.
— Встаньте в виду войск и кричите: «Радуга победы! Аркония отступает! Радуга победы, Двурогий и Рондина — вперед! Фаерано — предатель!»
Вторую — к войскам Багдбора с тем же самым воплем, обогащенным лишь постоянным напоминанием о предательстве кардинала и о том, что Двурогий уже покарал отступника (ложь, но чем больше наглой лжи — тем лучше).
