Я приехала сюда по собственной воле, но все равно не могу справиться со старым иррациональным страхом, что сейчас ворота за нами захлопнутся, навсегда заточив нас в богадельне. На полпути карета останавливается. Я приоткрываю дверцу и выглядываю.
— Что случилось, сэр? — спрашивает стражник.
Наша карета катит вверх по холму и останавливается перед входной дверью богадельни. Я выпрыгиваю на землю, успев мимолетно удивиться жестким, угловатым линиям своего нового лица и — самое странное — сползающим на щеки темным усам. Созданная Риллой личина никуда не делась.
Смотрительница открывает дверь. Это тучная, веселая с виду женщина с белобрысыми, толстыми локонами-сардельками и красными, круглыми, как у бурундука, щеками.
— Добрый вечер, господа, — говорит она. — Я — миссис Харрис, ночная смотрительница. Я могу чем-то помочь?
— Да, мы бы хотели… — Мой высокий голос звучит абсолютно не по-мужски, и я обрываю себя, принужденно закашлявшись.
— Мы прибыли с проверкой и хотим видеть пророчицу, — хрипло, под стать своей нынешней внушительной фигуре говорит Елена.
— Пророчицу? — Белесые бровки смотрительницы взлетают почти до линии волос.
Вперед выступает Финн.
— Брат Роббинс, — представляется он, отвешивая официальный поклон. Елена и на него навела маскирующие чары, так что никто не сможет потом опознать его в истинном облике. — Добрый вечер, мэм.
— Меня не предупредили, что сегодня кто-то приедет, сэр. Время позднее, большинство наших пациенток уже в постелях.
Я хмурюсь. Лучше бы сейчас придумать какую-нибудь хитрость и не прибегать пока к ментальной магии:
— Мы денно и нощно были заняты на ежегодной встрече, но Брат Ковингтон пожелал, чтобы мы увидели ее, прежде чем покинем город. Дело в том, что мы знаем толк в психических расстройствах.
Финн делает еще шаг вперед и понижает голос, словно желая уберечь нас от неких неприятных истин:
— Я так понимаю, что Братья, которые были тут до нас, потеряли терпение, потому что ваша пациентка оказалась несговорчивой и не пожелала идти им навстречу?
Миссис Харрис бросает на Финна тревожный взгляд.
— Она плоха. Прошу прощения, сэр, но мне кажется, что Господним слугам не пристало таким образом обходиться с женщиной.
Я представляю себе окровавленную, избитую Бренну и начинаю дрожать. Финн встретился с нами на задворках монастыря и рассказал, что сегодня ее наказали за то, что она отказалась говорить с Братьями. Что же они с ней сотворили, если миссис Харрис отважилась сказать подобные слова?
— Вы забываетесь. Эта девчонка — проклятая ведьма, — отрезает Финн. Я никогда не слышала у него такого жесткого, холодного голоса. — Она несет скверну и опасность всей Новой Англии, и лишь по нашему милосердию…
— Простите меня. Я ни в коей мере не ставлю под сомнение ваше суждение, сэр.
Смотрительница устремляет на него испуганный взгляд светлых глаз. Финн жестом указывает ей на землю, и она, хрустнув суставами, преклоняет перед ним колена прямо на холодных каменных ступенях. Финн возлагает руку на ее белый, отделанный рюшами чепец:
— Господь да благословит вас и да сохранит сегодня и во все дни вашей жизни.
Я в ужасе отступаю назад, когда Финн произносит эти слова. Как ему, должно быть, ненавистно выговаривать эту извечную формулу Братства. А мне ненавистно это видеть. Это не он, это вовсе не мой Финн.
— Благодарение Господу, — бормочет смотрительница, склонив голову.
— Очистим наши умы и откроем сердца Господу.
И все мы тоже присоединяемся к рефрену:
— Очистим наши умы и откроем сердца Господу.
— Поднимитесь, — пренебрежительно смотрит на нее Финн. — И больше не сомневайтесь.
— Да, сэр. Конечно, сэр. Проходите, пожалуйста, сэр. — Она проводит нас внутрь. — Мисс Эллиот на третьем этаже, в изоляторе. Там сиделка перед дверьми.
Финн идет через пустой холл, и его сапоги гремят по покоробленным деревянным половицам. Смотрительница ныряет за свой стол.
— Подождите! — окликает она.
Я холодею от ужаса, потому что уверена: она каким-то образом разглядела под личинами наше подлинное обличье и сейчас лезет за пистолетом. Однако она достает всего лишь свечу.
— Вот, сэр, возьмите. Наверху кромешная тьма. Пациенткам, знаете ли, запрещено жечь огонь. Там прямо жуть иной раз берет.
— Спасибо.
Я беру свечу, и смотрительница зажигает ее для меня.
