Банкир огорченно замотал головой. Вправо-влево. Подписывать что-либо на этом диком морском берегу, среди валунов и гальки, он явно не рассчитывал.
– Я пошлю за ними на галеру, – вышел из затруднительного положения капудан Хасан.
– Прекрасно, – констатировал я, процитировав бессмертное выражение: «Согласие есть продукт взаимного непротивления сторон».
И, повернувшись к сарацину, добавил:
– Хасан-эфенди, пока ваши люди будут возить нам чернила, вы мне разрешите пострелять из ваших пистолетов? Я таких замко?в здесь еще не видел.
– Их делают в Ко?рдове, – ответил вставший с подушек капудан Хасан, протягивая мне с поклоном пистолет рукояткой вперед. – Осторожнее, мой прекрасный эмир, пистолет заряжен.
После чего по хлопку сарацинских ладоней один бодигард метнулся к шлюпке и усиленно погреб в сторону галеры. А другой стал устанавливать камни размером с кулак на невысокий валун метрах в пятнадцати от нас.
Одинокий глаз Саншо метал молнии. Хорошо хоть без грома.
– Феб, где тебя носит? Тут весь город с ног сбился тебя искать! – выговорил мне инфант, едва я слез с кобылы на постоялом дворе. – Скороходы от твоей тетки через каждый час прибегают, тобой интересуются. Где ты был?
– Дела делал. Освобождал галеру под наших лошадей. Ты же хочешь домой?
– И как? Освободил? – Дон Саншо поднял бровь над единственным глазом.
– Почти. Один штришок остался, и тут посыльные от тети мне прямо в кассу. Я уже сам собирался набиваться на визит к ней.
– Это хорошо. Это очень хорошо, что ты заботишься о нас, дружище. Но нельзя так пропадать, никого не поставив в известность, где тебя, в случае чего, искать. Ты же не сам по себе. Ты же без пяти минут рей наваррский. А ведешь себя как паж-переросток. – Дон Саншо резко перешел на назидательный менторский тон, который я и в прошлой-то жизни не жаловал. Просто терпеть ненавидел.
– И что, что я без пяти минут рей? – возмутился я. – Теперь меня всегда под ручки водить должны? Неторопливо и степенно.
– По крайней мере, теперь тебя всегда должна сопровождать соответствующая свита, – заключил кантабрийский инфант.
– А то я один без свиты ездил, – возразил я.
– Это не свита была. Это охрана. – Инфант стоял на своем до конца. – Свита состоит из благородных идальго.
– Вот жизнь настала… – пожаловался я в пространство, – скоро и в сортир не сходить без сопровождения придворных с родословной длиннее, чем у моего коня. Может, мне теперь и подтираться самому нельзя? Особого придворного для этого приставить. Статусом не ниже барона, а то и виконта. Будет главный подтиратель высочайшей задницы и дон-хранитель монаршего горшка. Не подскажешь кандидатуру?
Пожалуй, зря я повысил на него голос, хотя дон Саншо после этого все же немного сократился в педагогическом порыве. Видать, от неожиданности.
– Не пыли, Феб, – сказал он вполне примирительным тоном, – жизнь монарха – не мед сладкий. И главная ее трудность в том, что ты всегда на виду. Всегда в центре толпы. Все от тебя хотят благ земных. И при этом ты всегда одинок. То, что я имею твою дружбу – это просто счастье. Божий подарок. И я не хочу ее лишаться по твоей легкомысленности.
Я огляделся. Мы стояли с доном Саншо у колодца нос к носу, как два петуха на бойцовской площадке, во все стороны растопорщив перья. Вся моя свита попряталась по конюшням от греха подальше. И караульных наших тоже видно не было – схоронились, чтобы не огрести под горячую руку. Двор опустел, и только из сарайчика вышла жена литейщика и прямо на пороге принялась вдумчиво стряхивать какие-то тряпки. Глядя на нее, дон Саншо сменил тему:
– И вообще, пойдем поговорим в мою комнату. Мы же не жонглёры, чтобы устраивать представление для плебса посередине двора.
На крыльце я тормознул подвернувшуюся под руку служанку и заказал нам две кружки сидра.
– Большой кувшин сидра и две кружки, – поправил меня дон Саншо.
Когда мы вошли в комнату Саншо, которая была зеркальным отражением моей, только без той захламленности, которую моя спальня приняла в последние дни при моем активном участии, инфант спросил меня:
– Что ты думаешь наконец делать с этими дойчами в винном погребе? Хозяину они уже надоели, да и мне тоже.
– А что с ними делать? – удивился я.
Откровенно говоря, со всеми проблемами, которые на меня навалились, я о них как-то позабыл. Незачет!
– Твой человек ими обижен. Твой суд, – напомнил мне дон Саншо.
Тут в дверь постучали, и та служанка с крыльца – кажется, дочь хозяина постоялого двора, – внесла, прижимая руками к животу, большой тяжелый кувшин – литра на три, с кружками на пальцах. Пропищала от двери:
– Ваш заказ, господа принцы.
– Поставь на стол, – приказал ей дон Саншо.
И когда она все это выполнила, он звонко хлопнул ее по заднице, придав ускорение в сторону выхода.
