«узурпируют» его власть, «оттирают» самодержца на второй план, «насилуют» его волю. Именно поэтому не пришелся ко двору С. Ю. Витте, а теперь наступала очередь второго по величине после Витте государственного деятеля России начала XX века — П. А. Столыпина. Реформы, задуманные им (преобразование местного управления, государственное страхование рабочих, введение всеобщего начального образования, законодательство о старообрядческих общинах, введение земства в западных губерниях и т. д.), не грозили устоям самодержавия, но революция была побеждена, и, как считали Николай II и его подсказчики из Совета объединенного дворянства, побеждена навсегда, а посему никаких реформ не требовалось вообще. [См.: К истории ареста и суда над социал-демократической фракцией II Государственной думы. Красный архив. 192С. No 3 (16). С. 76-117].
Приблизительно с 1909 года начались мелкие, но систематические придирки и кляузы крайне правых царю на главу правительства, что немало попортило крови Столыпину. Решено было создать Морской генеральный штаб из двух десятков человек. Поскольку это вызывало дополнительные расходы, Столыпин решил провести его штаты через Думу, которая утверждала бюджет. Немедленно последовал донос Николаю II, который был «верховным вождем армии» и считал, что все дела о вооруженных силах — его личная компетенция. Проведенный через Думу и Государственный совет законопроект о штатах МГШ Николай II демонстративно не утвердил. В это же время «святой старец» Г. Распутин, уже несколько лет вертевшийся при дворе, приобрел значительное влияние на экзальтированную царицу. Скандальные похождения «старца» заставили Столыпина попросить царя выгнать Распутина из столицы. В ответ на это, тяжело вздохнув, Николай II ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы». [Бок А. П. Указ. соч. С. 331]. Узнавшая об этом разговоре Александра Федоровна возненавидела Столыпина и в связи с правительственным кризисом при утверждении штатов Морского генерального штаба настаивала на его отставке. [См.: Дякин В. С. Указ. соч. С. 138].
В марте 1911 года разразился новый и на этот раз более серьезный для Столыпина кризис. Он решил учредить земство в западных губерниях, введя при выборах национальные курии. Правые поспешили дать бой Столыпину в Государственном совете и, получив негласное разрешение царя, проголосовали против национальных курий, что составляло ядро законопроекта. «Итоги голосования, — справедливо пишет современный исследователь, — явились для Столыпина полной неожиданностью не потому, что он не знал, какова позиция Дурново, Трепова и их сторонников (крайне правых. — К. Ш.), а потому, что они не могли бы ослушаться воли царя. Голосование означало, что Николай предал своего премьера, и Столыпин не мог этого не понять». На ближайшей аудиенции у царя Столыпин подал в отставку, заявив, что легитимистские лидеры «ведут страну к погибели, что они говорят: «Не надо законодательствовать, а надо только управлять», т. е. отказаться от какой-либо модернизации политического строя и его приспособления к изменившейся обстановке». [Там же. С. 218].
Столыпин был уверен, что получит отставку, но этого не произошло по двум обстоятельствам. Во-первых, царь не признавал за министрами права выходить в отставку по собственному желанию, считая, что это принцип конституционной монархии, самодержец же должен лишать министров их постов только по собственному усмотрению. А во-вторых, он подвергся довольно единодушной атаке великих князей и вдовствующей императрицы Марии Федоровны, вдалбливавшей своему сыну в голову, что Столыпин все еще остается единственным человеком, способным привести Россию к «светлому будущему». [Там же. С. 219-221; см. также: Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 126].
Таким образом, Николай не принял отставки Столыпина, который, уверовав в свои силы, выдвинул перед царем ряд жестких условий. Он соглашался взять отставку назад, если, во-первых, Дума и Государственный совет будут распущены на три дня и законопроект будет проведен по специальной 87-й статье, предусматривавшей право правительства издавать законы во время перерывов занятий законодательных палат. Главных своих противников — П. Н. Дурново и В. Ф. Трепова — Столыпин требовал удалить из Государственного совета, а с 1 января 1912 года назначить туда 30 новых членов по его выбору. Царь не сказал ни да, ни нет, но вечером его вновь атаковала великокняжеская родня, требуя уступить. Некоторым из членов Думы Столыпин показывал листок, на котором рукой царя были записаны все поставленные ему условия. [См.: Шидловский С. И. Воспоминания. Берлин, 1923. Ч. 1. С. 194].
Надо было хорошо знать своего государя, никогда и никому не прощавшего подобных «силовых приемов» в обращении с собой. Но Столыпин в результате 5-летнего руководства Советом министров потерял былую скромность, приобрел монументальность и величественность, «принял генералина», как острили злоязычные шутники. [Там же. С. 190]. Он не предвидел последствий своей пирровой победы. Царь начал мелко, но постоянно щелкать по носу своего премьера: не подписывал принятых обеими палатами законопроектов (об отмене ограничений, связанных со снятием духовного сана), назначал в правительство активных противников Столыпина... Поползли слухи о скорой отставке премьера.
У Столыпина начало сдавать здоровье, усилилась стенокардия («грудная жаба», как тогда говорили доктора). «Не знаю, могу ли я долго прожить», — сказал он своему брату. [Вок М. П. Указ. соч. С. 330]. Но, несмотря на болезнь и явно возраставшую опалу царя, премьер-министр упорно продолжает работать над проектами реформ — планирует организовать восемь новых министерств (труда, местного самоуправления, национальностей, социального обеспечения, исповеданий, исследования и эксплуатации природных богатств, здравоохранения, переселения), для содержания их изыскивает меры для троекратного увеличения бюджета (введение прямых налогов, налога с оборота, повышения цены на водку), намечает понизить земский ценз, чтобы допустить к местному самоуправлению владельцев хуторов и рабочих, владевшая небольшой недвижимостью. [3еньковский А. В. Правда о Столыпине. Нью- Йорк,1956. С. 73-87]. В разговоре to своим помощником он как-то прямо заявил, что, возможно, ему и не придется осуществить это планы в качестве главы правительства, по в этом случае он подаст «всеподданнейший доклад» царю или Марии Федоровне. [Там же. С. 71].
В августе 1911 года Столыпин отдыхал в своем имении в Колнобреже, где работал над своим проектом. И отпуск, и работу пришлось прервать для поездки в Киев, где в присутствии царя должен был открыться памятник Александру II по случаю недавно исполнившегося юбилея Великой реформы. Пребывание премьер-министра в Киеве началось с оскорблений — ему явно давали понять, что он здесь лишний и его не ждали. Столыпину не нашлось места в автомобилях, в которых следовали царь и его свита. Ему не дали даже казенного экипажа. Председателю Совета министров пришлось искать извозчика... Рассказывают, что ненавидевший его Распутин, увидев Столыпина, кликушески возопил: «Смерть за ним!... Смерть за мим едет!.. За Петром... за ним...». [Шульгин В. В. Дни. Л» 1925. С. 75-76]. Не отсюда ли родилась легенда, что охранка «гениальным полицейским нюхом» предвосхитила «тайное желание двора и камарильи избавиться от Столыпина»? [Аврех А. Я. Столыпин и Третья Дума. М., 1968. С. 40. 5 Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 133]. И двор, и камарилья не единожды избавлялись от неугодных им лиц куда более простым путем — отправляя их в отставку, что, по-видимому, грозило и Столыпину в самом недалеком будущем.
Политическая смерть Столыпина наступила гораздо раньше, чем провокатор Д. Г. Богров — смертельно ранил его 1 сентября 1911 года в Киевском оперном театре. Да, «Столыпин был «приказчиком» царя и помещиков, но ...он при всех своих отнюдь не исключительных качествах все же видел гораздо дальше и глубже своих «хозяев». Трагедия Столыпина состояла в том, что они не захотели иметь «приказчика», превосходящего их по личным качествам» 5, — с этими заключительными словами очень интересной статьи современного исследователя нельзя не согласиться.
К. Ф. ШАЦИЛЛО
П. А. СТОЛЫПИН ,
СЛОВО ОБ ОТЦЕ
П. А. Столыпин не был профессиональным политическим деятелем-карьеристом. Не живи он в страшное переломное время, когда наше тысячелетнее государственное здание повисло над бездной, его жизненный путь сложился бы, вероятно, иначе.
Он увлекался поэзией, хотя сам не имел стихотворного дара. В его студенческой квартире собирался литературный кружок, где в монументальном кресле, способном выдержать его тяжеловесность, царствовал поэт Апухтин.
Он любил природу, что так ярко изобразил в своем «Красном колесе» Александр Исаевич Солженицын. Был близок к крестьянскому люду. Садился около той или иной крестьянской избы, пил принесенный ему стакан молока и беседовал с нашими литовскими крестьянами. Это были, пожалуй, одни из лучших моментов его жизни.
То, что П. А. Столыпин был бесстрашным, в достаточной мере показано А. И. Солженицыным. Можно добавить, что, будучи в разъездах по Саратовской губернии, П. А. Столыпин послал моей матери короткую записку: «Сегодня озорники стреляли в меня из-за кустов». А когда в 1905 г. саратовские террористы приговорили меня к смерти путем отравления (я был тогда двухлетним ребенком) и моя мать от страха потеряла голову, отец остался невозмутим: «Я буду продолжать свое дело. Да сбудется воля Господня!» »
Государственную власть принял он как тяжелый крест. Ознакомившись с общим положением дел Империи, понял, что нельзя терять ни минуты. Работал, порою, целыми ночами, что в конце жизни отразилось на состоянии его сердца. Спешил каждый вечер окончить работу, положенную на этот день. Глядя на часы, говорил порой с горечью: «Идите, проклятые!»
Отношение отца к деньгам было, если можно так выразиться, двойственно. В Совете министров у пего бывали столкновения с бескорыстным, но, пожалуй, слишком бережливым министром финансов. Дело сельскохозяйственного переустройства требовало больших кредитов. Коковцев огрызался: «Не могу же я делать деньги из петербургского воздуха и из невской воды!» П. А. Столыпин отвечал резко; потом сожалел о своей вспыльчивости. «Там, где деньги — там дьявол», — говорил он. Но, зная, что без надлежащих кредитов нельзя повернуть народ на путь благополучия, он говорил также: «Деньги — это чеканная свобода».
П. А. Столыпин тосковал порою, когда думал о будущем России, говорил моей матери: «После моей смерти одну ногу вытащат из болота — другая завязнет». Это опасение усугублялось тем фактом, что отцу трудно было подыскать сотрудников. Были чиновники, честные и преданные своему делу. Но почти не было людей, обладавших подлинным государственным мышлением. Разрыв, происшедший еще в прошлом веке, между государственным аппаратом и либеральной интеллигенцией, приносил свои горькие плоды. Переговоры с лидерами кадетской партии привели к полному разочарованию. Не считаясь ни с чем, Милюков и его коллеги надменно требовали полноту власти (всем известно, что произошло в феврале 1917 года, когда они власть получили). Наконец, мой отец сказал Царю: «Я охотнее буду подметать снег на крыльце Вашего дворца, чем продолжать эти переговоры».
К людям крупного масштаба, работавшим с моим отцом, можно отнести министра земледелия Кривошеина, министра финансов Коковцева и товарища министра внутренних дел Крыжановского. Сергей Ефимович Крыжановский был выдающимся деятелем. Проекты государственных преобразований времен моего отца были составлены почти все им лично. В первые годы эмиграции он написал свои воспоминания, ставшие теперь библиографической редкостью. В своей книге он уделяет много внимания преобразованиям, которые П. А. Столыпин собирался осуществить, вернее, к осуществлению которых он уже приступил, но которые были прерваны пулей убийцы. Эти неосуществленные реформы являются как бы продолжением государственной деятельности моего отца, отразившейся в его парламентских выступлениях.
Одно из этих преобразований касалось, в первую очередь, выделения части Холмского края из состава Польши. Проект по этому вопросу был составлен
