— Чувствую, — отозвался младший брат.
Впрочем, их лишь считали братьями, так же, как Седого Ворона считали отцом по их второму рождению. Сами они не помнили даже собственных имен, лишь бормотали о каком-то автобусе и потоке, несущем их на скалы.
— Здесь темно, — сказал учитель. — Даже если вы попытаетесь смотреть, мало что разберете. А вот я увижу! Теперь запоминайте: в помещении двенадцать труб, по каждой из них течет нагретая вода. Она такая же теплая, как человеческое тело. Кроме них здесь находитесь вы. Ваша задача — молча, не открывая глаз, найти друг друга, отличить живое тепло от неживого. Каждый раз, когда вы будете касаться рукой трубы, последует удар. Первый, кто найдет живое тепло, получит яблоко.
— Но как это сделать, учитель?! — спросил Старший. — Ведь это невозможно!
— Ты не получишь яблока, даже если тебе удастся выполнить задание. Перестань думать, перестань бояться, выкинь из головы слово «невозможно». Зверь на такой дистанции почует тебя, — голос Седого Ворона был размеренным, вел за собой, — даже если ты захочешь подкрасться с наветренной стороны. Почует, не повернув головы. А ты — высший из зверей! Но твой непомерно развитый мозг пытается взять контроль надо всем, даже над тем, что ты можешь и должен отдать во власть чутью. Если начнешь каждый раз думать, как переставлять ноги, ходить разучишься.
— А если я не буду думать, могу прийти не туда! — не сдавался он.
Младший всегда помалкивал, слушая их споры. Это раздражало, особенно потому, что, позыркав так глазами с одного на другого, он непременно делал правильно, точно назло старшему брату.
— Вот и старайся научиться тому, чтобы голова делала свое дело, а ноги — свое.
— А разве может быть иначе?
— Конечно. Вот сейчас твой язык пытается заменить и то и другое. Пока что это никому не удавалось, — в голосе наставника почти не было интонаций, но только глухой не понял бы, что учитель издевается. — А потому двигайся, и старайся почувствовать, а не вычислить. И к тебе это тоже относится, — напомнил он Младшему.
Но тот уже скользнул по бетонному полу беспросветно темного подвала, ощущая ступнями холод камня. Ему ли было не знать, что Седой Ворон любит натягивать поперек дороги тонкие веревки с колокольчиками, при этом как бы забывая предупредить учеников. Но стоило звякнуть хоть одному из железных сторожков, и мальчишки возвращались в исходную позицию, чтобы начать поиск заново, снова и снова, и опять, сколько понадобится.
— А можно я с вами тоже поиграю в живое тепло? — раздалось сверху.
— Иди к маме, Асима, — буркнул наставник. — Это мужские игры.
Сохатый глубоко вдохнул и резко дернулся, услышав знакомый голос. «Послышалось? Или…»
— Да я не хуже них умею! — не унималась девчонка. — Я уже пробовала!
«Нет, это лишь морок. Ее здесь нет. А жаль… Жаль?!»
— Лекарь, кажется, он приходит в себя!
Глава 13
Всадники у подножия Сарычевой горки продолжали изображать подготовку к атаке, ожидая, когда с тыла по вершине ударит миномет. Драконид, пыхтя от натуги, взвалил трубу вместе с треногой и плитой на плечи и, выпучив глаза, тащил «артиллерию бедных» на новую позицию, задыхаясь, командовал поспешающему вслед Тилю: «Давай, давай, тащи!»
Песнопевец старательно волок две коробки с минами, по три штуки в каждой. Марату вспомнился Лешага. Тот бы сейчас не кряхтел, точно рассохшийся пень. Он вот совсем недавно Лилию взвалил на плечи, и бегом по лесу, так что Марат и налегке едва поспевал за ним! Как жаль, что Леха уже далеко и не может прийти на помощь.
«Но я ведь чему-то научился. Я ведь был рядом все это время! — успокаивал он себя. — Наверняка учитель бы действовал так же. Конечно, ловчее, но все равно, решение бы принял такое же».
Марат остановился, переводя дыхание, и дал знак Тилю не двигаться. Поодаль, за кустарниками, виднелись чужаки. Он аккуратно опустил миномет на землю и поманил сказителя.
— Давай заряд.
— Ты умеешь из этого стрелять?! — то ли с недоверием, то ли с уважением глядя на драконида, спросил тот.
— Видел. Ничего сложного. — Юнец вытащил мину из укупорки и повертел ее в руках. — Так. Вот этой частью она бьется о землю, значит, бросают ее перьями вниз.
— Может, все-таки не надо? Еще взорвется! Ты ж сам никогда не пробовал! — едва не плача от жалости к себе, взмолился Тиль.
