Кергелен обвел мрачное место взглядом так, словно только что его заметил. Затем вздохнул и отрицательно покачал лысой головой.
– Мой господин, эти люди – не каторжники. Рабы.
– Рабы?
– Да, мой принц. Просто рабы. Как видите, жизнь у рабов бывает совершенно разной. Взгляните на меня или припомните вашу наложницу Шатису. А теперь посмотрите на них. Многие даже не представляют себе, что есть другой мир, кроме этой огромной ямы, где добывают пламенные камни. И мало кто из них знает, что? такое старость.
Леон хмуро смотрел на проплывающий слева от каравана карьер.
– Это какое-то… варварство.
– У вас в Пегасии… в Гринвельде, тоже ведь некогда было рабство? – едва заметно улыбнулся Кергелен.
– Было, – нехотя кивнул Леон.
– И что, ваши подданные стали счастливы и позабыли нужду, после того как рабство отменили?
– Откуда мне знать?
– Дайте рабам свободу, и они тут же захотят чего-то еще.
– Ты и сам раб! Отчего же оправдываешь эту дикость?
– Когда пес, всю жизнь сидевший на цепи у строгого хозяина, лишается и цепи, и хозяина, он может умереть от тоски. – Улыбка Фатиса стала более явственной.
– Так ты себя псом считаешь?
– Пес может легко одолеть человека. И бегает быстрее. И нюх у него острее. Так ли уж плохо походить на пса?
– Зато волка на цепь не посадишь! – оскалился Леон.
– Мне казалось, что вы, судя по имени, лев.
– Воспитан я как волк, – гордо произнес принц, снова вспомнив о наставнике Вэйлорде.
Вот уж не думал Леон, что это будет вызывать столько гордости. Он скривился в усмешке. Раньше принц не сильно жаловал десницу отца – слишком много боли и жестокости осталось в памяти от упражнений. Но теперь-то наступало понимание, что целью Вэйлорда было не унизить наследного принца, а воспитать достойнейшего воина.
– Вы верно подметили, что волк не собака и на него ошейник не нацепить. Но простите мне дерзость, господин: не стоит так явно показывать недовольство подобным зрелищем. Вельможи его божественного величества непременно это заметят.
– Собака – не волк, а рабы, значит, не люди? – фыркнул Леон. – В чем их вина? Всего лишь в происхождении?
– Взгляните еще раз на карьер, мой господин. Мимолетного взгляда достаточно, чтобы заметить: на одного стражника приходится дюжина рабов. А то и больше, ведь мы видим не всех.
– И?
– Так, быть может, они действительно заслуживают своей участи, раз столь покорно ее принимают, несмотря на численное превосходство?
Леон задумался. Неужели в этих жестоких словах есть доля истины?
– Скажи-ка, раб, а ты сам как бы себя повел, окажись на их месте? Что бы ты сделал? Поднял мятеж?
Фатис ухмыльнулся, слегка склонив голову.
– Мой господин, рабу запрещено произносить это слово.
– Тогда произнеси одно из двух простейших слов: да или нет.
– Чтобы честно ответить на этот вопрос, мой господин, я должен оказаться на их месте и испытать на своей шкуре все то, что испытали они.
– Но ведь ты не хочешь на их место?
– Нет, благородный принц, я не хочу на их место. Мне неплохо и на своем.
– Но что, если хозяин вдруг отправит тебя на каменоломню?
– Простите, господин, но я ученый раб и весьма дорого стою. Мои знания…
– Но ты раб! Раб! И твоему хозяину может взбрести в голову все, что угодно. Скажем, он найдет раба поученее. Или ему не понравится, как ты смотришь на его детей. Или он просто будет пьян и решит позабавиться. Он твой хозяин. А ты раб. Ты же не посмеешь возразить? Ты же само слово «мятеж» произнести не можешь. Не говоря уже о том, чтобы надеть парик или сесть на благородного скакуна. Ты раб, Кергелен.
Принц презрительно усмехнулся, глядя на евнуха. Тот ничего не ответил.
Оставив мрачную каменоломню далеко позади, во второй половине дня караван достиг Моря Зноя. И слово «море» звучало как издевка.
До самого горизонта, а может, и дальше, гораздо дальше, чем простирался человеческий взгляд, сплошь тянулись застывшие волны барханов, с их
