– Хорошо. Я считаю, что вы меня втравили в темную историю. Сейчас еще этот Берковски нарисовался в полном объеме и мне, выходит, не отвертеться. Он тоже возник в той самой практике доктора Альтравиты, которого вы о чем-то таком попросили. Позвольте спросить, на кого вы работаете?
– Я работаю на себя; теперь хотите узнать, откуда деньги беру? Распродаю кое-что из того, что муж оставил. И я уже говорила, что вы идеальное вместилище для памяти моего мужа. Если Берковски имеет какие-то дела с Альтравитой, то это меня совершенно не касается.
– Еще раз решительно заявляю, что не желаю быть вместилищем для памяти чьего-либо мужа, – с безнадежностью в голосе сказал Лауниц. – Итак, что мне теперь делать? Я реально на краю пропасти. С одной стороны на меня охотятся албанцы, с другой – «Монлабс», и все вы хором запихиваете меня в Зону. А я ведь точно не сталкер.
– После того, что вы тут вытворяли сегодня, я бы такого не сказала…
– Может, стереть загруженную мне мемограмму Загряжского?
– Нет, Альтравита сказал, что это невозможно. Можно только двигаться вперед.
– Неравновесная термодинамика, будь она проклята. За всю мою жизнь никто не распоряжался мной так нагло и бессовестно!
Она неожиданно провела рукой по его плечу.
– Ага, кажется, я поняла: вы пришли мстить. С чего начнете? Сервиз будете бить?
И все-таки вид у нее не такой высокомерный, как раньше. После того как он спас ее задок от неприятностей, она немного сменила амплуа – голос сейчас не то чтобы жалобный, но немного плаксивый, и губы чуток подрагивают. Типа что с меня возьмешь, со слабой, ищущей тихого счастья женщины?
Он подумал, что талдычить одно и то же бессмысленно, он оказался в роли спасителя несчастной овечки и уже не хочет отказываться от нее, значит надо сменить пластинку.
– Начну с… У вас выпить найдется?
– Водка или мартини?
– Водка и сока, лучше грейпфрутового – разбавить наполовину.
– Так и есть, ученые говорят, что восточные немцы – наполовину славяне.
– Хорошо, без сока. Хотя для желудка это вредно, – сказал и подумал, что такая фраза в немецком стиле выглядит для нее смешной. Он почему-то не хотел терять набранные очки.
– О, уже и на желудок нам сейчас наплевать?
– Но от закуски не откажусь.
– Тренд уловила. Килька в томате, соленые огурцы. Все есть. Специально ездила за ними в русский магазин за двести миль.
– Давайте, если разбойники их еще не унесли, соленые огурцы.
Пока она ходила на кухню, Лауниц прошелся по гостиной. Здоровенный шкаф из цельного дерева с настоящими бумажными книгами – это типично для русских; твердые переплеты с тиснением – такие триста лет простоять могут, а флэшки уже через десять лет мусором становятся. Насколько он разбирает кириллические буквы, собрания сочинений: какой-то Лесков, Достоевский, куда ж без него, история русской литературы в девяти томах. Деревянная флейта на комоде, ноты. Тоже, наверное, типично. Обои в цветочек. Лампа с малахитовым основанием и зеленым матерчатым абажуром. Все это так немодно. Исключение составляет только мини-лес в большом горшке: мини-сосна, мини-елка, мини-березка; геном модифицированный, гены роста подавлены энзимами. На комоде фотография какого-то парня лет двадцати двух. Черный берет, погоны офицерские, кажется лейтенант.
– Это Сергей, старая фотка, – послышался из-за спины голос Веры. – Сфотографировался, когда после питерского общевойскового училища служил под Калининградом, то, что вы Кенигсбергом называете, в 336-ой бригаде морской пехоты.
– А когда он ушел? В смысле, из армии.
– Ушел, в смысле со флота, нескоро, еще десять лет прослужил, самые тяжелые. Перетерпел то время, когда реформаторы деньгу для вояк зажимали согласно заветам Милтона Фридмана – если без боевых, то, в основном, той самой килькой в томате и питался. Потом горячая точка на Кавказе. Морская пехота, а в горах воевал. Потом еще спецназ ВМФ, так называемый «морской разведывательный пункт». Где-то у них случилось столкновение с натовскими боевыми пловцами, которые на нашу базу проникнуть хотели. Наши порубили тех гостей непрошеных. Натовское командование нажаловалось, и тогдашний министр обороны, очередной реформатор, последний по счастью, в порыве крепкой дружбы с потенциальным противником всю их группу реформировал, в смысле расформировал за невежливость. Сергей жалел, что он тогда обиделся и ушел. Потом там все наладилось, но жизнь как фарш обратно не провернешь.
– Вы-то давно с ним?
– Да нет, не очень, здесь познакомились. Два года назад поженились, собирались уже ребенка заводить. Забавно, в детстве жили в одном городе, в Питере, даже в одном районе, на Васильевском острове, он на 8-й, а я на 22-й линии. А встретились только в Хармонте.
Она сделала шаг навстречу и положила свои легкие руки на грудь Лауницу.
– Мне показалось, Вера, что вы любите его.
