Чайки продолжали визгливо перекликаться, словно что-то не поделили, и им явно не было дела до какого-то там Багра. Впрочем, как и до Павла, который стоял на палубе и с упорством параноика потрясал в воздухе кулаком.
Наконец он немного успокоился.
«А ведь он запросто может кинуть меня», — подумал мужчина, стуча зубами от холода. Кожа уже покрылась пупырышками, однако Павел намеренно не возвращался в каюту. Колючий промозглый ветер быстро прочищал мозги, и здесь, на палубе, думалось куда легче, нежели в провонявшей кровью и потом каюте.
Вариантов у него не так уж и много.
Первое — он набирается терпения и ждет Багра. В конце концов, есть надежда, что его подельник сумеет найти их яхту, пусть даже в открытом океане. Но вот вопрос — сколько на это потребуется времени? Хорошо, если Багор найдет их сегодня. А если нет? Болтаться здесь, пришвартованным к бую, слишком опасно, яхта может привлечь внимание любого проплывающего судна или низко летящего самолета.
Второе — он приводит в чувство Весту и заставляет ее вернуться на берег. Конечно, учитывая нынешнее состояние его жены, у Павла были большие сомнения, что она будет способна управлять яхтой, но почему бы не попробовать?! А закончить с толстухой можно уже тогда, когда они будут у берега…
Собственно, был и третий способ решения проблемы.
Как там говорил Багор?
«…выброси свою дуру за борт…»
Вдруг Веста начнет артачиться и откажется вести яхту? Тогда иного выхода просто нет. Держать ее здесь связанной слишком рискованно. В памяти, словно болотный пузырь, всплыла жутковатая фраза его сообщника:
«…разделай ее, как курицу… Поруби ее на куски и выбрось в море…»
Павел плотно сжал губы.
Если несколько часов назад во время разговора с Багром эта мысль казалась ему абсолютно нелепой и даже идиотской, то сейчас он уже не видел ничего абсурдного в том, чтобы совет подельника воплотить в жизнь.
Он разделается с Вестой, а потом будет дожидаться Багра. Скучать он не будет, благо еды и алкоголя на яхте предостаточно. Возможно, впоследствии яхту действительно придется отправить на дно, а потом они уплывут на плавсредстве, на котором прибудет Багор.
«Если, конечно, он вообще прибудет», — мрачно подумал Павел, вздохнув.
Пожалуй, это самый лучший выход. Так или иначе, Веста не жилец.
Громко заурчал желудок, настойчиво клянча завтрак, и Павел поймал себя на мысли, что кроме апельсина и кусочка чесночного сыра, которые он сжевал еще вчера днем, больше ничего не ел. Шампанское не в счет. Хорошо, что холодильник был забит под завязвку различной снедью (Веста позаботилась о том, что заказ с алкоголем и провизией доставили на причал аккурат к тому времени, как они пересаживались на яхту).
Возвращаться в каюту не хотелось, но все запасы пропитания были в холодильнике, и, помешкав, Павел нехотя поплелся в сторону кокпита.
Вонь в каюте стояла несусветная, воздух словно спрессовался в громадный прогорклый кусок старого жира. К уже имевшемуся букету спекшейся крови и пота добавился стойкий запах мочи.
«Похоже, Веста обоссалась, пока была в отключке», — подумал Павел, морща нос.
Он открыл холодильник и, окинув его содержимое критическим взором, вытащил наружу белый хлеб, кусок копченого бекона, упаковку с красной рыбой, нарезку с сыром, а также пакет ягодного сока.
Как только Павел сорвал зубами полиэтиленовую обертку с бекона и его ноздри защекотал сочный аромат копченого мяса, желудок затарахтел с утроенной силой. Он наспех соорудил здоровенный бутерброд, чувствуя, как рот наполняется густой слюной.
— Пася, — раздалось за спиной, и Павел едва не выронил свой «сэндвич».
Он обернулся, вздохнув с облегчением — Веста все так же была на полу, и она была связана.
— Ты меня напугала, дура, — обронил он, жадно вгрызаясь в бутерброд.
— Пася…
Окусив громадный кусок, Павел добавил с набитым ртом:
— Я с тобой неврастеником стану.
Веста молча смотрела на жующего мужа. Поражали ее глаза. Огромные и прозрачные, словно хрустальные полусферы, в которых, казалось, отражался не только Павел, но и вся каюта, весь бардак, царивший в ней, вплоть до тускло мерцающих осколков от разбитых бутылок на полу. На распухшем лице Весты, покрытом багровыми кляксами крови, эти глаза смотрелись сюрреалистично. Их будто сковырнули с некой гротескной куклы и с силой вдавили в тестообразное лицо раненой женщины, залитое кровью.
— Я думал, ты сдохла, — вновь заговорил Павел, прожевав холодное месиво из хлеба и бекона. — Немногие бы выжили от удара «пузырем» по башке.
