на коронацию Альфонсо III Арагонского.
Менее удачливым оказался Педро д'Аранда – другой опальный епископ. И в этом случае расследования были учинены по поводу возвращения к иудаизму его умершего отца – еврея, принявшего крещение во времена Святого Винсента Феррера.
Слушания дела происходили в Вальядолиде, но инквизиторы и ординарий епископства разошлись во мнениях, и в 1493 году епископ в сопровождении своего внебрачного сына Альфонсо Солера отправился в Рим, чтобы собственноручно вручить папе прошение. Папа принял его с величайшей благосклонностью. Его Святейшество издал бреве, запрещающее инквизиторам продолжать следствие по делу епископа д'Аранда и объявляющее о передаче соответствующих материалов епископу Кордовы и настоятелю монастыря бенедиктинцев в Вальядолиде.
Пересмотр дела привел к вердикту, полностью благоприятному для епископа, и память отца была очищена от выдвинутых обвинений. Но несчастья сына на том не закончились. Торквемаде не понравилось, что добыча так легко вывернулась из когтей инквизиции.
Еще в 1488 году епископа оклеветали, дав основание для подозрения в приверженности иудаизму, и Великий инквизитор решил теперь дать ход этому доносу и направил в Рим соответствующий обвинительный акт.
В ходе разбирательства в Апостольском суде Александр не только оказывал д'Аранда знаки расположения, но буквально осыпал епископа и его сына почестями. Д'Аранда направили в Венецию в качестве папского легата и назначили руководителем Святой палаты, тогда как его отпрыску был пожалован пост апостольского протонотариуса.
Но, несмотря на благосклонное отношение папы и наличие почти сотни свидетелей защиты, епископа все-таки признали виновным. Говорят, что именно его собственные показания привели к вынесению осуждающего приговора. Апостольскому суду пришлось принять решение о лишении д'Аранда всех духовных должностей и званий, разжаловать его и перевести в мирское сословие, после чего его заключили в замок Святого Ангела, где он и скончался несколько лет спустя.
Хотя сей приговор был вынесен самим Апостольским судом, по мнению Льоренте, невозможно поверить, что д'Аранда действительно был повинен в иудаизме: «Такое кажется неправдоподобным, если учитывать, что он заслужил репутацию доброго и ревностного католика и что королева Изабелла назначила его президентом Совета Кастилии. Его служение в синодальном совете епископства доказывает усердие в делах на благо христианской религии и ради торжества ее догматов. То, что свидетели под присягой перечисляли его слова и действия, противоречащие распространенному мнению о набожности д'Аранда, отнюдь не доказывает его виновности – ведь мы знаем много примеров (пост в воскресенье, воздержание от работы в субботу, отказ от употребления в пищу свинины, неприятие крови животных и пр.), которые служили основанием для объявления человека еретиком, исповедующим иудаизм, хотя – и сегодня это известно каждому – упомянутые обстоятельства вовсе не противоречат католическим догматам».
Впрочем, сей приговор был объявлен лишь в 1498 году. А до тех пор д’Аранда, как мы видели, оказывали расположение при папском дворе. Пользуясь этим, он и епископ Сеговии не только стали посредниками в отношении жалоб своих соотечественников на Торквемаду, но и начали убеждать папу сместить Великого инквизитора с занимаемого поста. Льоренте добавляет (опираясь на авторитет Лумбрераса), что так, может быть, и случилось бы, если бы не протекция королей, которой пользовался Торквемада.
Но жалобы на злоупотребления Торквемады своим высоким положением продолжали сыпаться в Рим со всех концов Испании. Число их возросло настолько и свидетельствовали они о такой враждебности испанцев к Торквемаде, что последнему трижды приходилось посылать адвоката для оправдания перед папским престолом. В конце концов Александр пришел к выводу, что необходимо изыскать меры, которые позволили бы обойти королевскую протекцию, по-прежнему препятствующую отставке настоятеля монастыря Санта-Крус.
Но папа желал одновременно сохранить дружеские связи с испанскими монархами и потому решил, что власть Торквемады достаточно урезать. Бреве от 23 июня 1494 года, составленное с великим мастерством и дипломатическим искусством Родриго Борджа, заверяло Великого инквизитора, что папа «нежно любит его и глубоко уважает за великие труды во имя возвеличения Веры», но глубоко озабочен его ухудшающимся здоровьем. Немощь настоятеля Санта-Крус была предлогом, позволяющим говорить о неспособности Торквемады единолично нести бремя ответственного поста. Вследствие этого Его Святейшество счел желательным назначить ему четырех помощников, которые на исходе лет Великого инквизитора взяли бы на себя часть его ноши.
В помощь Великому инквизитору Александр назначил Мартино Понсе де Леона – кастильского дворянина, архиепископа Мессины; дона Иньиго Манрике – епископа Кордовы (его дядя, архиепископ Севильи, носил то же имя); дона Франсиско Санчеса де ла Фуэнте – епископа Авилы, бывшего некоторое время настоятелем собора в Толедо и членом Супремы; дона Алонсо Суареса де Фуэнтельсаса – епископа Мондонедо, который также исполнял обязанности инквизитора.
Папа наделил всех помощников столь же широчайшими полномочиями, как и самого Торквемаду, и потому они даже не чувствовали себя его подчиненными. Термин «помощники» – всего лишь папский эвфемизм, призванный завуалировать тот факт, что авторитарному господству Торквемады фактически пришел конец.
В сущности, все пять великих инквизиторов были так уравнены в полномочиях, что каждый из них имел право независимо от остальных вынести решение по любому делу, возбужденному другим.
Впрочем, из четырех назначенных помощников только двое получили одобрение Торквемады – епископ Авилы и архиепископ Мессины, которые сразу и приступили к исполнению своих обязанностей.
Следующий шаг папа предпринял 4 ноября, когда дополнительным бреве назначил Санчеса де ла Фуэнте (епископа Авилы) главным судьей по апелляциям в делах веры. Отныне именно Санчесу де ла Фуэнте папа адресовал свои бреве, затрагивающие вопросы ведения дел Святой палаты. Это лично ему Александр направил распоряжение о том, что, если епископ не может или не желает проводить церемонию разжалования опального клирика из своей епархии, таковую надлежит осуществить самому епископу Авилы или любому другому назначенному им епископу.
Могло показаться, что отныне Торквемада был фактически смещен и что Санчес де ла Фуэнте стал его начальником. Но то была лишь видимость. На самом деле Торквемада по-прежнему оставался главным вдохновителем Святой палаты в Испании, высшим арбитром и законодателем, в чем мы убеждаемся на примере его последних «Наставлений», изданных в 1498 году.
Несмотря на меры, предпринятые папой с целью смягчить жестокость инквизиторов, сдержать ее в разумных границах, жалобы поступали в Рим по-прежнему.
Вопреки исходным намерениям, инквизиторская юрисдикция не только не уменьшилась с назначением еще четырех великих инквизиторов, но и еще более расширилась. Теперь уже они сама распоряжались конфискованным имуществом – до сей поры этим занималось королевское казначейство. Сие уже превысило предел терпения Фердинанда. Где соображения гуманности и аргументы политической выгоды не обуздали его слепой религиозной приверженности, там жадность чрезвычайно легко одержала победу. Теперь уже Фердинанд обратился к папе с жалобой на деспотизм суда, которому он сам дал власть и предоставил возможность стать более могущественным, чем сам король (в пределах собственного королевства!).
Ответом на его жалобу стала булла, изданная в феврале 1498 года, в которой содержался приказ инквизиторам под страхом отлучения отказаться от принятого ими курса и не следовать ему без королевской санкции. Правом предпринимать карательные меры против нарушителей этих норм Александр наделил знаменитого Франсиско Хименеса де Киснероса.
Этот человек, которого называли испанский Ришелье, происходил из самых бедных слоев: начав босым монахом нищенствующего ордена, он поднялся до сияющих вершин примаса Испании – на этом посту он сменил кардинала Мендосу после смерти последнего в 1495 году.
В 1495 году Торквемада оставил свое место в Трибунале, возглавляя который он в течение десяти лет был второй по значению фигурой в королевстве после самих монархов.
Измученный подагрой, он удалился в свой монастырь в Авиле, где и пребывал в отставке – истощенный семидесятишестилетний старик, ослабленный и изнуренный телесными недугами, но сохранивший быстрый ясный ум, как прежде, требовательный и бескомпромиссный. Его совесть была спокойна: все лучшее – фактически всего себя – он отдал служению своему Богу.
Но и теперь его отставка оставалась лишь номинальной. Его внимание по-прежнему занимали вопросы организации и усиления инквизиции. Он активно руководил поисками наиболее подходящих форм процедуры трибунала веры.
Весной 1493 года Торквемада созвал ведущих инквизиторов королевства в монастыре Святого Фомы в Авиле, чтобы обсудить и подготовить к обнародованию ряд дальнейших декретов, направленных на пресечение злоупотреблений, поразивших администрацию Святой палаты и доказавших недостаточность его законоуложений 1484, 1485 и 1488 годов.
Эти – четвертые – «Наставления» Торквемады увидели свет 5 мая 1498 года. Кажется, что они во многом рассчитаны на то, чтобы смягчить суровость предыдущих декретов, но такое впечатление обманчиво.
Позволим себе вкратце ознакомиться с содержанием шестнадцати параграфов этих уложений.
Первые три гласят: I) что из двух назначенных в каждый суд инквизиторов один должен быть юристом, а другой – теологом и что приговор (к тюремному заключению, к пытке и пр.) действителен, если они одобрили его совместно; 2) что инквизиторы не должны допускать появления своей стражи с оружием в тех местах, где ношение оружия запрещено; 3) что никого нельзя арестовывать без достаточных доказательств вины, а тем более скоропалительно расправляться с арестованными, так же как нельзя и медлить в ожидании новых улик, надеясь, что они прольют свет истины и позволят восстановить справедливость.
Последний пункт лишь повторяет один из тех, с которыми мы уже ознакомились, и можно предположить, что предыдущая редакция этого распоряжения не возымела действия. Условие, запрещающее арест без веских на то оснований, на деле оказалось не столь строгим, как провозглашалось. Все зависело от того, что инквизиторы понимали под «достаточными доказательствами»; и это обнаруживается в юриспруденции Святой палаты: обвинения, выдвинутые недоброжелателями или завистниками, или показания, вытянутые у несчастной жертвы под пыткой, считались «достаточными доказательствами» и давали право производить арест со всеми вытекающими последствиями. Чтобы избежать возможной несправедливости, следовало отменить декрет, провозгласивший «неочевидные улики» достаточным основанием для возбуждения дела.
На словах поистине милостивым был параграф IV, в котором предписывалось прекращать процессы против умерших, если у инквизиторов не оказалось исчерпывающих доказательств, а не затягивать расследование в надежде собрать дополнительные улики, поскольку подобные задержки чрезвычайно оскорбительны для детей, которые не могут заключить брачные контракты, пока дело расследуется в суде. Но сей указ немного запоздал: он появился, когда с состояний умерших уже был собран значительный урожай. Кроме того, невозможно смягчить страшную суровость законоуложения об эксгумации и сожжении останков умершего вместе с его изображением, о лишениях и бесчестии детей и внуков, даже если осужденный
