— Я поляк! — Анджей выпрямился и расправил плечи. — Естем полякем! Квятковские в летописях с одиннадцатого века упоминаются!
— Напомнишь, когда буду наряды распределять, пшек.
— Поляк! — упрямо повторил Квятковский.
— Ну если ты поляк, то остановись возле «Трех поросят» и сбегай за выпивкой. Пару бутылок самоделки возьмешь и скажешь, что это для вон его… — Токарев ткнул пальцем через плечо. — У него скидка.
Анджей не ответил. Машин почти не было, но дорога была скользкой, поэтому до бара добирались почти двадцать минут.
«Колесница» остановилась перед баром. Вывеска мигала попеременно то синим, то красным, перегоревшие лампы Джек не менял уже почти год, поэтому поросят ночью мог опознать только знаток.
— Ну, — сказал Токарев, когда машина остановилась.
— Я не пью! — Анджей смотрел прямо перед собой, руки держал на руле, выглядел почти спокойно, только желваки на лице подергивались.
— Это ты с кем так разговариваешь? — ласково поинтересовался Токарев.
— С хамом, — отрезал Анджей. — И если бы не разница в возрасте и звании, то набил бы пану лицо!
Иван хмыкнул. Молодец пан Анджей. Появился в Конюшне всего месяц назад, но уже успел сделать себе имя. Как он врезал тогда Йохансену из патрульной службы. Те, кто видел, рассказывали потом, что три выбитых зуба одновременно щелкнули по оконному стеклу, а Юрасик так вообще божился, что один зуб пробил стекло насквозь. Но кто верит Юрасику?
Вот сейчас Токарев, не вставая с места, порвет поляка на мелкие клочки. На полоски. Двумя пальцами будет держать, а двумя пальцами отрывать полоски от края.
Токарев оглянулся на Ивана, тот демонстративно зажмурился, показывая, что спит беспробудным сном.
— Ладно, — сказал Токарев и вылез из «колесницы».
Хлопнула дверца.
— С головой поссорился? — спросил Иван.
— А чего он? Я неделю терпел этого пшека. Больше не собираюсь.
— Молодец, — кивнул Иван. — Теперь ТэТэ знает предел твоего терпения. И будет это использовать. Он большой затейник!
Квятковский задумался, переваривая новую информацию.
— А что мне нужно было делать? — спросил он наконец. — Сразу отрезать?
— Ага. Голову, — Иван вздохнул. — Причем себе.
— Он тебя тоже так проверял?
— Меня? Проверял.
— И как?
— Ты не хочешь этого знать.
— Хочу.
— Не хочешь.
— Ну хоть как ты сорвался. Ты же сорвался в результате?
— Нет, зачем? Я терпел-терпел, потом, когда мы были наедине, спросил его как бы между делом, не смущает ли его привкус в его кофе. Дермецом не попахивает?
— Он не пьет кофе, — сказал Анджей.
Иван не ответил.
— Он не пьет кофе, только чай, — Анджей повернулся к Ивану. — Он не пьет…
— Вот именно, — кивнул Иван. — Теперь — не пьет.
Анджей недоверчиво улыбнулся. Потом посмотрел в окно на дверь бара. Снова глянул на Ивана.
— Врешь? — спросил он, наконец.
— Вру, — кивнул Иван. — А ты совершил самую большую ошибку в своей жизни. Вернее, вторую по значимости ошибку. Ты оторвался на ТэТэ, причем оторвался при свидетеле… Один на один еще куда ни шло, но если свидетель проболтается?
— Но ты же не проболтаешься?
— Кто сказал?
— Нет, Иван, ты же не трепло. Ты же не будешь рассказывать?
— Знаешь, как иногда не хочется идти на ночные дежурства… — мечтательно проговорил Иван. — Вот не хочется, и все. Вот так бы все что угодно забыл бы, чтобы только не идти…
— Три дежурства, — быстро выпалил Анджей.
