Нет, они не станут ему ничего предлагать. Не станут. Сейчас душа Никиты Токарева, корчась в адском огне, рассказывает все, о последнем разговоре — тоже.
Токарев мог убить Ивана. Мог, но не убил. Он искренне верил в то, что Иван сможет остановить… остановить то, чего сейчас даже и не знает. И для этого Токарев подарил Ивану жизнь.
Но еще был Фома. Был Фома, который поверил. Фома, искренне верующий, ненавидящий Дьявола и слуг его, поверил посланцам иной веры, выходцам с другой Земли, действующим вкупе с Дьяволом. И умер Фома ради этой своей веры.
Кто из них прав? Кто?
— Здравствуй, Иван, — прозвучало рядом.
Иван поднял голову. Правая рука дернулась, но даже не попыталась схватиться за оружие.
— Здравствуй, Анджей, — сказал Иван.
Квятковский держал в руках «призрак», палец лежал на спусковом крючке, а дуло смотрело в грудь Ивану.
— Токарев погиб? — спросил Квятковский.
— Да.
— Я его предупреждал…
— Ты? — удивился Иван. — Ты знал, что он…
— Конечно, знал. У меня были свои причины стать отринувшим. В моей семье всегда верили в Бога, даже когда это было смертельно опасно. Мои прадеды шли ради веры на муки и смерть…
— Я понял, — кивнул Иван. — Я понял. А ты решил принести самую большую жертву вере. Так?
— Так. А что?
— Ничего. Это ты убил Марко?
— Я. У меня был приказ, я его выполнил. Я должен был убить всех, но вы куда-то пропали… — Квятковский переступил с ноги на ногу и посмотрел на вход в здание, не сводя с Ивана оружие. — Как ты умудрился?
— Не я, — покачал головой Иван. — Демон.
Что-то в лице Квятковского дрогнуло.
— А почему ты жив?
— Так решил Токарев.
— Он все-таки нашел возможность воплотить свой бред, — покачал головой Анджей. — Как может быть отринувший таким идеалистом?
— Только идеалистом и может. Такое совершать ради идеи… Ты бы бежал, шляхтич! — сказал Иван, продолжая прикидывать, успеет схватить пистолет или нет. — Сейчас Токарев тебя уже сдал. И даже назвал все явки и пароли. У тебя есть шанс уйти. Спрятаться. И даже отмолить свой грех.
— Не смогу, — снова покачал головой Квятковский. — И не захочу. Мы спорили с Токаревым, я доказывал, что нужно просто всех уничтожить. Всех, кто знает о деле Фомы Свечина. И взорвать, наконец, Игольное Ушко. Чтобы никогда ничего не выползло на свет…
— И тебе даже не интересно? — спросил Иван и чуть-чуть подвинул руку вправо, к оружию.
— Мне неинтересно. Я хочу, чтобы ничего не ворвалось в мой мир, чтобы никто не смел охотиться на души людей, сбивать из с пути истинного. Разве это плохая цель в жизни?
— Токарев просил меня…
— А мне плевать, что тебя просил Токарев. Только кто-то из Конюшни нужен Дьяволу. Фома был крепок в вере, но не устоял перед соблазном. Думаешь, ты сильнее? Никто не сможет перехитрить Дьявола. Нужно отсекать заболевшую ветку дерева, пока болезнь не распространится на остальные. Я тебя отсеку. И не нужно двигать руку, все равно не успеешь схватить пушку. Я выстрелю скорее.
— Я верю, — сказал Иван.
Он не мог тянуть этот разговор бесконечно. Был шанс, что из ада уже связались с дедом Круля, и сюда несется подмога. Если дед выжил во время штурма. Слишком маленький шанс.
— Ничего нельзя опирать на веру одного человека — рухнет. Человек слаб, но всегда берет на себя слишком много, слишком тяжелый крест выбирает для себя. Токарев думал, что они придут к тебе…
— Он так и сказал.
— Он ошибся. Им не к кому будет идти, — палец Квятковского начал давить на спуск.
Все замерло, стих ветер, не было слышно ни звука. Весь мир исчез. Исчезло все, кроме оружия в руках Анджея Квятковского, пальца на спусковом крючке, пуль, готовых броситься вперед и отобрать жизнь.
Иван не зажмурился, когда прогремела автоматная очередь.
С десяток пуль влетели в грудь, выбрасывая алые фонтанчики, и отбросили тело на землю.
