Губы слушаются. Голос слушается. Боли нет. Пока нет?
Иван открывает глаза. Медленно приподнимает веки.
Свет.
Свет не хлынул в него — медленно просочился, медленно, так же медленно, как Иван открыл глаза.
Белый потолок.
Иван моргнул, потолок исчез и снова появился.
Хорошо.
— Все нормально, — повторил Иван.
— Я выйду, — сказал незнакомый голос, — но у вас всего пять минут.
Тихие шаги, легкий, еле слышный скрип закрывающейся двери.
— Привет.
Это голос Круля. Что он здесь делает?
Иван снова открывает глаза, смотрит вправо. Стена. И дверь. Белая дверь в белой стене.
Иван смотрит влево — белая штора закрывает окно. Но сквозь нее проникает белый ровный свет.
Темный силуэт на фоне шторы.
Глаза снова закрылись.
— Как дела? — спросил Круль.
— Нормально, — ответил Иван. — Что ты здесь делаешь?
— Я? — говорит Круль, и в голосе его звучит удивление. — Действительно… Если честно, я и сам толком не понимаю, что здесь делаю…
Иван осмотрелся внимательнее — рядом с кроватью, на которой он лежал, возвышалась стойка с капельницей.
Трубочка тянулась к его руке. В пластиковом пакете в бесцветной жидкости лениво, по одному, всплывали пузырьки воздуха.
— Это я в больнице? — спросил Иван.
— Нет, в геенне огненной, — быстро отрезал Круль, потом хмыкнул и сказал уже нормальным тоном: — Конечно, в больнице. У врачей. Уже вторую неделю. Я, честно говоря, не думал, что еще раз смогу с тобой поговорить. Удовольствия, правда, никакого, но чувство выполненного долга наполняет все мое существо приятным теплом.
— От тебя воняет серой, — сказал Иван. — Наверное, мне нужен свежий воздух.
— Угу, — кивнул Круль. — Нужен. Ты его вдыхал еще и через четыре дополнительные дырочки — две проникающие и одну сквозную.
— Получается три.
— Получается идиот, — Круль с жалостью покачал головой. — Сквозное ранение засчитывается за две, вход-выход.
— Ладно, уговорил… Но воняешь ты совершенно конкретно… Я в рейде вроде как пообвык, но сейчас…
— Не за что, приходите еще, — сказал Круль. — Не нужно благодарностей.
— За что?
— За то, что я тебя вытащил из-под огня, подцепил-таки пулю в мякоть плеча, почти сутки волок тебя по пустыне, но все-таки вытащил, а врачи ни с того ни с сего тебя взяли и спасли. За это благодарить уже не нужно?
— Спасибо, — сказал Иван. — Только тебе с этого что? Спасибо — спаси Бог. Тебе это не грозит. Благодарю — благо дарю, опять-таки, не для тебя.
— Для только что пришедшего в себя ты слишком болтлив. Спишем на лекарства и послеоперационный шок.
— Послеоперационный?
— Именно. Пуля дошла до сердца. Чуть-чуть — и все. Врач сказал, что даже миллиметр в сторону привел бы тебя к летальному исходу. Одна пуля прошла навылет плечо, вторая — легкое. Ты должен был умереть, но остался жив. Зачем, спросим мы, но ответа так и не получим.
— Из вредности, — сказал Иван. — Из сволочизма характера.
— Самое достоверное объяснение. И как мне это самому в голову не пришло…
Они помолчали.
Иван снова обвел взглядом палату. Что-то тут было не так. Два раза он лежал в госпитале Конюшни, вроде все так и выглядело. Но что-то мешало принять палату как помещение в Конюшне.
Запах? Лекарство смешанное с серой. Пока рядом Круль, чистого лекарственного запаха Ивану не унюхать. Как бы ни старался кондиционер возле окна.
Окно.
Обычное окно. Широкое. Стандартное. Госпиталь Конюшни построен относительно недавно. Сходится.
