будет делать с сыном дальше. Допустим, они с Трифоном его свяжут, допустим, оттащат куда-то в безопасное место. Что потом? Как вернуть Глебу прежний облик? Или трансформация, случившаяся с ним, необратима, и Ермаку придется…
Он закрыл глаза тогда – закрыл и теперь, вспомнив. Правда, сейчас Ермак живо собрался с духом и, мотнув головой из стороны в сторону, будто отгоняя морок, пошел вперед – к Черному полю, где, по словам одного из недавно убитых крыланов, обитал Черный Целитель – единственное существо, хотя бы теоретически способное помочь Глебу вновь стать человеком.
Внезапно впереди послышался звук, похожий на тот, с которым кольца кольчуги трутся друг о друга при ходьбе, только в сто раз громче. Ермак остановился и прислушался, пытаясь определить, с какой стороны к нему приближается невидимый путник. Надеяться на то, что ему посреди Чертанова встретится кремлевский дружинник, не приходилось: за те несколько недель, что Ермак провел в этом районе, он ни разу не видел тут хомо.
Похоже, источник звука находился за углом дома и медленно приближался к нему. Стараясь не шуметь, Ермак подступил к ближайшему окну, медленно перебрался через подоконник внутрь и затаился. Воина совершенно не интересовало, что за тварь громко скрипит железом; все, чего хотел мужчина, – это избежать с ней встречи.
«Пройди мимо… – мысленно взмолился Ермак. – Пожалуйста, пройди мимо…»
Несмотря на все ужасы, которые происходили с ним за годы жизни, несмотря на чудовищную метаморфозу Глеба, Ермак по-прежнему сохранял веру в Бога. Вероятно, он так отчаянно цеплялся за нее только потому, что не имел других якорей, способных удержать его разум от безумства. Вера была для Ермака этаким огоньком на горизонте, тем, что заставляло его снова и снова покидать развалины, под которыми теперь жил Глеб, и идти через московскую Зону к Черному полю, дабы в очередной раз звать Черного Целителя…
Странный звук становился все громче и громче… пока внезапно не стих. Ермак нахмурился. Чуя неладное, он облизал пересохшие губы и рванул вперед.
И, как выяснилось, очень вовремя.
Сзади послышался лязг стали. Ермак резко оглянулся через плечо и увидел два металлических манипулятора, которые вцепились в подоконник. Секунду спустя в проеме появилась уродливая ржавая голова с глазами, ужасающе горящими красным. Еще одно мгновение – и эта стальная машина смерти поперла внутрь, прямиком к Ермаку. Чертыхнувшись, мужчина схватился за ружье и принялся лихорадочно взводить курок. У него было всего несколько секунд, чтобы дать металлической твари хоть какой-то отпор.
«Господи, помоги… помоги…» – каруселью вертелась в голове одна-единственная мысль.
«Серв» уже просочился внутрь и, гремя множеством ног, понесся к Ермаку. Мужчина наконец совладал с курком и, спешно уперев приклад в плечо, нажал на спусковой крючок.
Первый выстрел пришелся твари точно в левый глаз – стекла брызнули во все стороны, а само рубиновое око поискрило недолго да погасло. «Серв» отшатнулся, задние лапы подогнулись, но он все же устоял на ногах и собирался снова ринуться на Ермака, но тут воин выстрелил во второй раз. Он мудро бил в одно и то же место, надеясь, что с последней попытки сможет добраться до мозга не в меру агрессивной твари.
И, надо сказать, задуманное у Ермака получилось.
Содрогнувшись всем телом, стальной «паук» замер, а потом медленно завалился набок и рухнул на пол. Манипуляторы робота еще какое-то время шевелились, видимо, на остатках заряда аккумулятора, но это продлилось недолго.
Уж точно не дольше, чем Ермак смог восстановить дыхание после пережитого ужаса.
«Пронесло. Миловал Господь…»
Спохватившись, воин полез за патронами. С младых ногтей его учили, что оружие должно быть всегда готово к бою: холодное – заточено, огнестрельное – заряжено. Когда скитаешься по московской Зоне один-одинешенек, ценность этих ритуалов возрастает стократ – ведь преданных товарищей, готовых прикрыть проштрафившегося бойца, рядом нет.
Второе правило – не стой подолгу там, откуда стрелял. На звук могут сбежаться заинтересованные твари – например, те же био, броня которых достаточно крепка, чтобы попадание пули не принесло ей особого урона. То, что Ермаку удалось за два выстрела «достучаться» до мозга «серва» – это скорей изрядное везение, чем обыденность; к счастью, воин и сам это прекрасно понимал, а потому, не теряя времени даром, снова закинул ружье за спину и поспешил к выходу из здания.
Теперь он шел вдвое осторожней, чем прежде. Ритм сердца все еще не выровнялся, и неровный пульс отдавался в висках, но о передышке Ермак не думал. Ему следовало добраться до Черного поля и снова попытаться заговорить с Целителем. Это была единственная цель Ермака, самая важная…
И он не собирался от нее отступать.
«Видит Бог: пока бьется мое сердце, я буду пытаться вернуть Глеба».
С такими мыслями Ермак продолжил свой путь.
Всякий знает, что туман в московской Зоне – верный признак беды. Опытные воины, едва увидят впереди сизую завесу, моментально пятятся, дабы
