– Ну не совсем. – Мама шутливо толкает меня в бок. – Ты – моя дочь, моё дитя, и так будет всегда, доживи ты хоть до восьмидесяти лет! – Перехватив чашку другой рукой, мама нежно обнимает меня за плечи. – Моя девочка, только моя… навсегда. – Она говорит так тихо, что я едва разбираю слова. Мы молча сидим обнявшись, и меня снова клонит в сон. Но тут мама судорожно всхлипывает – она плачет. Ставлю чашку на тумбочку и покрепче обнимаю маму, положив голову ей на грудь. Слёзы капают мне на волосы, и я слышу шёпот:
– Ты моя добрая девочка, Леора… Мы так и сидим, пока горячий шоколад не остывает, а я не проваливаюсь в дрёму. Мама тихонько обнимает меня и, откашлявшись, говорит:
– Знаешь, я не могу сидеть весь день в постели. Пойду умоюсь. Выбравшись из постели, она целует меня и гладит по мокрым от её собственных слёз волосам. Я сажусь и потягиваюсь, сонно кивая в ответ.
– Я люблю тебя, ты ведь знаешь? Улыбнувшись, я открываю один глаз.
– Ты моя мама, по-другому и быть не может! Мама укоризненно качает головой и тоже с улыбкой треплет мне волосы.
– Разогреть тебе шоколад заодно с моим?
Передаю ей чашку и устраиваюсь поудобнее в тепле и безопасности маминой кровати.
Проснувшись, обнаруживаю на тумбочке холодный напиток. Сколько же я спала? Неохотно сбрасываю одеяло и топаю на кухню. На столе пыхтит кофейник, а мама читает на диване книгу. Ополаскиваю свою чашку и наливаю немного кофе взамен некогда горячего шоколада. Согревая ладони о тёплый фарфор, отпиваю глоток. Кофе горячий, достаточно крепкий, чтобы вырвать меня из объятий сна. Я даже вновь могу говорить и желаю маме доброго утра.
Взгляд падает на полки с книгами предков, цветные знаки будто бы смотрят на меня. Как давно я не держала в руках книг пращуров! Казалось бы, вот они, здесь, читай хоть каждый день, но книги предков словно любимые романы. Прочёл один раз, узнал интересную историю и оставил книгу на полке неподалёку – вдруг потянет перечитать? У нас дома книги только маминых предков, потому что папа вырос далеко отсюда и не принёс с собой книг своей семьи. Из-за этого кажется, что наша полка с книгами предков какая-то неправильная.
Ставлю чашку на стол и беру с полки одну из книг. Прошу разрешения у своих предков и благословляю их память и доброе имя. Мама отрывается от чтения и с улыбкой смотрит, как осторожно я кладу книгу на стол. На обложке имя – Билл Томлинсон. Эго мамин отец, мой дедушка. Он был дубильщиком, выделывал кожи и умёр ещё до моего рождения. Иногда мне приходило в голову, что он спешил уйти из жизни, чтобы скрыться от бабушкиного ворчания. Из маминых рассказов выходит, что бабушка могла замучить придирками кого угодно. Но вообще мама редко говорит о родителях.
Знаки на страницах книги оживают. Я вижу дедушкино детство: братья любили его и иногда поддразнивали, а сестра умерла. Вижу, как менялась год от года его жизнь и карьера. Вижу знак супружества – рисунок удивительной красоты. Дедушка не пытался сбежать от бабушки, здесь не может быть и тени сомнения. Они обожали друг друга. Она ушла из жизни вслед за мужем, совсем скоро. Наверное, разбитое сердце не выдержало утраты. Интересно, как можно найти любовь всей жизни, любить всем сердцем и быть любимым так преданно, так… И тут я понимаю, что уже некоторое время сижу, уставившись на рисунок, что был когда-то у моего деда пониже спины, и торопливо переворачиваю страницу.
Открывается самый грандиозный знак – дедушкино семейное древо. Здесь его родители, братья, покойная сестра – её звали Софи. Наверное, маму назвали в её честь. Знаки рассказывают о нежной дружбе дедушки и его младшей сестрёнки и о горе его потери.
А вот и мамино имя, рядом с ним оставлено место. Наверное, дедушка с бабушкой надеялись, что у них будут ещё дети. Рядом с маминым именем, чуть ниже, папино. При виде знакомых букв в душе поднимается тёплая волна, в памяти мелькают воспоминания о счастливых днях. Но, присмотревшись к папиному имени на семейном древе, взглянув на него глазами дедушки, я застываю от ужаса. Вокруг папиного имени клубится тьма. Сердце становится тяжёлым и холодным, как камень. В нём нет любви, нет радости, нет даже симпатии. Меня заливают чужая ярость и отвращение, которые могли прийти только от деда.
Я с трудом отрываю взгляд от книги. Дедушка ненавидел моего папу – никаких сомнений. Нет, даже не ненавидел – он презирал папу. Всё древо будто подёргивается дымкой горечи, и у меня противно кружится голова.
Холодно, так холодно!.. Дрожащей рукой беру чашку кофе, подношу к губам, но неудачно промахиваюсь, и горячая струйка проливается на книгу. Я вскакиваю, хватаю салфетку и промокаю тёмную лужицу кофе. К счастью, кожу для книг выделывают хорошо, чернила не размылись, но боюсь, кипяток разрушил защитный слой, и теперь книга в этом месте покоробится или сморщится. Бросив взгляд в мою сторону и увидев, что я наделала, мама потрясённо вскрикивает. Она спешит помочь и видит страницу, которую я читала.
– Что ты тут творишь, а?! – сдавленным голосом спрашивает мама, вырывая у меня книгу. – Ах ты бестолочь!
Глава двадцать четвертая
Мама быстро приходит в себя. Извинившись, она с обычным холодным и непреклонным видом осторожно промакивает салфетками книгу.
