папиной, лежит ещё одна папка.
– Мы так не договаривались. – Мой голос слишком громко звенит в полной тишине.
– Так надо.
Я тянусь к сумке Оскара, но он неожиданно крепко и непреклонно перехватывает мою руку. Его взгляд изменился – стал ледяным. Я не собираюсь сдаваться, но вдруг слышится шорох, как будто в коридоре кто-то прячется.
Бросив разговоры, мы протискиваемся в дверь и бежим по сумрачным коридорам к нашей кладовке. Щеколда на окне, сквозь которое мы пробрались в здание, всё ещё откинута, и я с облегчением запираю за нами дверь маленькой комнаты. Оскар открывает окно, снова помогая мне влезть на подоконник. Я стою, держась за раму, когда от двери раздаётся треск – снаружи кто-то дёргает за ручку.
Замерев, я закрываю глаза, как ребёнок, который уверен, что с закрытыми глазами станет невидимкой. Сердце бьётся так сильно и быстро, что я чуть не падаю в обморок.
– Шевелись! – приказывает Оскар. Я протискиваюсь в окно быстрее, чем можно себе представить. Спрыгиваю на улицу, больно ударившись коленом. Рядом мягко приземляется Оскар. Закрывает окно и аккуратно набрасывает щеколду. Мы со всех ног несёмся прочь по тёмной улочке. У самой площади Оскар останавливается и хватает меня за локоть.
– Побежим – и нас увидят, если, конечно, внутри кто-то есть.
– Но что же делать? – в отчаянии шепчу я.
– Сними шапку, дыши ровнее и возьми меня за руку. Прогуляемся при лунном свете.
Он стаскивает свою шапку, взлохмачивает волосы и беззаботно шагает вперёд. Оглянувшись, Оскар протягивает мне руку, и я сжимаю его ладонь.
Пересекая площадь, бросаю быстрый взгляд за спину. В одном из окон первого этажа виден силуэт человека, который следит за нами. Эти широкие плечи я видела совсем недавно.
На нас охотятся.
Но иногда добыча ускользает. Или ей это только кажется?
Глава тридцать вторая
Во сне я открываю сумку Оскара и вижу там хлебные крошки. За моей спиной мама и Оскар поедают украденную страницу, слизывая с пальцев пахнущие ванилью крошки. Я бросаюсь к ним, чтобы остановить, и вижу лишь Оскара. Он улыбается, приложив палец к губам.
При следующей встрече Верити сообщает, что о ночном взломе никто не упоминал. Надо верить в лучшее – а вдруг нас действительно не заметили? Но тот человек в окне не даёт мне покоя.
Дни идут своим чередом, никто на свете и не догадывается, что взвешивание папиной книги уже совсем скоро. На работе я двигаюсь, как сомнамбула. Рисовать тоже не получается.
Каждую свободную минуту мои мысли обращаются к папиной книге. Если не удастся доказать, что он был отмечен знаком Забвения, использовать против него украденный знак тоже не выйдет. Папина кожа – та, что сшита в книгу, – подтверждает, что папа был достойным и порядочным человеком. Судья не посмеет бросить папину книгу в огонь.
Но это, разумеется, лишь теория.
Через неделю всё будет кончено, и мне больше никогда не придётся об этом думать.
И с Оскаром встречаться не понадобится.
Вот только думаю я об Оскаре чаще, чем следовало бы. Если мои мысли не о папе, то в них царит Оскар. Я вспоминаю каждое мгновение проведённое вместе с ним. Каждое слово, каждую улыбку, прикосновение – и тот холодный взгляд. Что же он спрятал тогда в сумку? Наверное, мне с самого начала следовало быть осторожнее. Я снова и снова повторяю, убеждая себя, что Оскару можно доверять. Я должна ему доверять. А потом воображение подсовывает мне то, чего не было, но могло бы быть… и я бы не возражала. И всё-таки я не уверена, стоит ли превращать мечты в реальность.
У нас с мамой впервые за долгое время всё наладилось. Мы разговариваем, вспоминаем папу. Иногда мама даже смеётся, как в тот раз, когда я нарисовала папу с сердитым выражением лица. Давно нам не было так хорошо вместе. Много месяцев мы словно ходили кругами, страшась растревожить незаживающие раны, не желая обидеть друг друга неверным словом. Теперь мы научились доверять нашим измученным сердцам, боимся, что если не
