одобрительно улыбаясь. В следующем видении надо будет проверить – вдруг я могу не только прикасаться, но и говорить?
Сестра потянулась рукой к своему плечу, чтобы размять его, и ее пальцы прошли сквозь мои, но я ощутила их прикосновение. На мгновение мне показалось, что и она почувствует мое, но она лишь встряхнула головой, и от этого я проснулась, вновь оказавшись в своей постели во дворце Ло- Мелхиина, вдали от нее.
Солнце уже встало, когда я открыла глаза, все еще пытаясь дотянуться до сестры. Ло-Мелхиина рядом не было. На столе горела часовая свеча, а рядом с ней дымился мой чай. Лампа была не зажжена – днем в ней не было нужды, – но отполирована до блеска. А возле нее лежал выкрашенный золотой краской деревянный шар.
Глава 17
Я вновь пришла в рукодельную мастерскую и обнаружила, что мне там рады. Я начала замечать, до чего странно ведут себя люди, стремясь защитить себя от горя. Раньше женщины не хотели привязываться ко мне, полагая, что я скоро умру. Но я все не умирала, и они стали расслабляться. Интересно, что будет, если я все же умру, и как много времени пройдет, прежде чем их сердца снова смягчатся. Будь во мне больше благородства духа, я бы избегала их дружбы, чтобы защитить их от будущих страданий, но я была одинока, а благородством не превосходила коз нашего отца.
Раньше они беседовали при мне, а я слушала их, стараясь побольше узнать. Теперь же они старались втянуть меня в свои разговоры, хотя некоторые вещи мы, конечно, не обсуждали. Все они родились в городе и жаждали услышать о том, каково было расти в пустыне.
– Вы не станете еще сильней тосковать по дому, если расскажете нам о нем? – спросила одна из ткачих.
– Не думаю, – ответила я. – Мне приятно вспоминать о доме.
Я не стала рассказывать им секретные истории, которые моя мать и мать моей сестры нашептывали нам у костра, когда отец с братьями уезжали торговать. Не рассказывала я и тех историй, которые плела для Ло-Мелхиина. Вместо этого я стала говорить об огромных птицах с серебристым оперением, которые похищали коз и даже овец из нашего стада, когда мы с сестрой пасли его в детстве.
– Моя сестра более меткая, чем я, – рассказывала я. – Но я могу кинуть камень дальше. Когда прилетали эти птицы, мы кричали, размахивали руками и швыряли в них камни. Птицы эти столь огромны, что даже если попасть в них камнем, это не причинит им особого вреда. Тогда они улетали и оставляли наши стада в покое.
– Госпожа, как это, должно быть, страшно! – воскликнула одна из прях. – Птицы такие огромные, что могут унести вас прочь, а у вас в руках только камни!
– Они не едят детей, – объяснила я. – В пустыне для детей опасны только львы и змеи: они охотятся на все подряд. Но птицы прилетали только за скотом, и мы отпугивали их.
– А где они живут? – спросила мастерица, отвечавшая за вышивание цветов на подолах платьев для городских женщин. Я понятия не имела, где обитали эти птицы, но ритм сказания уже захватил меня, и я чувствовала, как нити слов сами сплетаются в ответ.
– Далеко на севере, за песчаной пустыней и за кустарниковой пустыней, высятся горы, такие огромные, что вы не можете себе и представить.
Несколько дней назад один из Скептиков рассказывал за ужином про горы и показывал их изображения на глиняных табличках. Но те горы были возле синей пустыни, где родилась мать Ло-Мелхиина.
– И они летят в такую даль ради добычи? – спросила вышивальщица.
– Иногда в горах их становится слишком много, – объяснила я. – Тогда они выбирают самых юных и смелых и отправляют их через всю пустыню в поисках пищи.
– Бедные создания – так далеко лететь, и все впустую, – пожалела птиц пряха. Я улыбнулась ей.
– Наш отец отдает им самых старых овец, мясо которых будет для нас слишком жестким или шерсть которых негодна для прядения, – сказала я. – Он знает, каково это – отправляться в дальние края, чтобы добывать пропитание своей семье.
– А почему они такие большие? – спросила ткачиха. – У нас водятся крупные песчаные вороны, но они далеко не так велики.
И снова я не знала ответа, но почувствовала, как нити повествования сами сбегаются мне в руки.
– В тех горах есть металл, которого нет у нас в пустыне, – объяснила я. – Он таится внутри скал, и когда вода из горных вади стекает по ним, частицы металла попадают в воду. Птицы пьют эту воду и набираются сил.
– Это похоже на речи Скептиков, – заметила одна из старых ткачих. – Госпожа, вы ведь не Скептик.
– Это верно, – согласилась я. – Но я слышала истории своей деревни, а наш отец много странствовал и привозил нам истории со всей пустыни. Быть может, это и не правда, но так говорят.
– Вы мудры, госпожа, – сказала старая ткачиха. – И закалены пустыней.
– Может быть, поэтому она и… – пряха, начавшая говорить это, умолкла на полуслове. Ее веретено упало на пол, будто кто-то вышиб его у нее из рук. Вся пряжа размоталась. Ей придется начинать заново.
Я в тот день занималась вышиванием. Мои руки наконец стали достаточно нежными, чтобы шить шелковой нитью, не спутывая ее при каждом стежке. Начав говорить, я перестала обращать внимание на работу, но руки мои продолжали шить.
