место под глухой стеной огромного амбара, облюбованное знахарками, травницами, шаманами-самозванцами и просто подозрительными личностями, торговавшими привортными зельями и талисманам от сглаза. Далеко не все здесь являлись шарлатанами: Конан отлично знал, что в глухих деревнях можно встретить сильных ведьм хранящих древние и забытые традиции.
Между прочим Охранитель Короны, начальник тайной службы Райдора месьор Атрог из Гайарны, присматривал за здешними «колдунами» с особой внимательностью — с магией шутить не следует.
— Вон те двое — точно шпики, у меня глаз наметенный, — варвар указал Асгерд на сереньких типчиков выставивших на продажу какие-то невзрачные корешки. — Не понимаю, чего так боится его милость? Порчу на герцогское семейство наведут? Чепуха, здесь традиционно относятся к верховной власти как к чему-то святому и неприкосновенному, установленному волей богов. Все-таки мы не в Аквилонии, Ту ране или, упаси Иштар, не в Стигии!
— Осторожность никогда не помешает, — заметила Асгерд без особого интереса оглядывая дощатые прилавки. — Сколько неприятностей происходит из-за ошибок магов-самоучек или неправильного использования колдовских предметов! Возьми хоть месьора Аделарда!
— Неудачный пример, — фыркнул Конан. Речь шла об алхимике его светлости, давно и прочно считавшемся умалишенным. Настоящим магом он, разумеется, не был но шарлатанствовал вполне талантливо иногда вызывая в замке настоящий переполох: в «магической лаборатории» Аделарда вечно что- нибудь взрывалось. — Взгляни, настоящая разрыв-трава... Купим? Гвай-нард жаловался, что у нас ее почти не осталось.
Молодая девица с изумрудно-зелеными глазами лесной ведуньи торговалось отчаянно и уступила пучок редкостной травки за целых восемь полновесных шеллинов столичной чеканки. Впрочем, покупка того стоила — высушенная особым образом разрыв-трава при произнесении краткого заклятья могла открыть любой замок, в Ша-дизаре она ценилась на вес алмазов. Больше ничего интересного Охотники на «колдовском» рынке не обнаружили и засобирались домой.
— Подожди-ка, — сказала Асгерд, остановившись и натянув уздечку, за которую вела ослика. — Какие любопытные игрушки... Давай подойдем.
Лучницу из Нордхейма заинтересовала лавка находившаяся на самом краю блошиного ряда, ближе к прилавкам кожевенников и скобяных торговцев. В прежние дни кособокая будка сколоченная из грубых досок пустовала, это место никто не хотел занимать из-за ветхости и неудачного расположения — лавчонку почти закрывала коновязь. Однако сейчас Асгерд углядела яркое пятно и решила взглянуть, что затовар предлагают достопочтенным подданным герцога Райдорского.
Точно, игрушки. Деревянные куколки раскрашенные кричащими красками, детские луки из прутиков, лошадки, попрыгунчики на ниточках. На каждой поделке можно рассмотреть крошечное клеймо: заключенный в ромб трилистник клевера. Конана больше всего озадачил облик торговки — своему собственному ребенку у эдакой страшилы он бы игрушку ни за что не купил!
Восседавшая за прилавком старуха выглядела преотвратно, самая настоящая ведьма из страшной сказки. Лицо коричневое и морщинистое, как запеченное яблоко, кривой нос, будто перешибленный в трех местах. Волосатая бородавка на щеке, бельмо на левом глазу, синюшный безгубый рот, грязно- седые волосы выбивающиеся из-под заношенной черной накидки. Ногти на пальцах больше похожи на когти птицы. Киммериец поморщился — пахло от старицы тоже не ахти, угольным дымом и почему-то жженой костью. Очень скверная старуха, говоря откровенно.
Впрочем Конан редко доверял первому впечатлению от человека — на его памяти один милейший юноша, всеобщий любимец и душа компании, ночами насиловал и душил юных девиц, а старый прокаженный, собиравший подать возле шадизарского храма Митры Солнцеликого, всю выручку (и немалую) отдавал в детский приют, оставляя себе всего пару медяков на черствую лепешку и глоток дурного разбавленного вина. Кто знает, вдруг эта карга является любящей бабушкой огромного выводка ясноглазых внуков и правнуков, а вырученные за свои поделки деньги тратит им на сладости? В жизни всякое бывает и нет ничего обманчивее человеческой внешности!
Возможным покупателям старуха ничего не сказала, только посмотрела на варвара единственным пронзительно-карим глазом и сразу отвернулась. Похоже, ей было безразлично, купят товар или нет — расхваливать его она явно не собиралась.
— Довольно странно, — проворчала Асгерд, осмотрев разноцветные фигурки. И почему-то неожиданно перешла с привычного бритуний-ского наречия на язык нордхеймцев, видимо не хотела чтобы ее поняла торговка. — Конан у тебя в детстве были куклы?
— Чего?!
— Я так и думала. Во что ты играл с другими мальчишками у себя в Киммерии?
— В основном, — Конан насупился, — я помогал отцу в кузне. Для игр было слишком мало времени. В войну с аквилонцами, конечно, играли. Кидали камни в цель, из пращи и просто руками, из лука стреляли. Тебе зачем?
— Затем, что я родилась в Асгарде, стране тоже вполне варварской, игры мои братьев ничем не отличались от ваших. Но у девочек были куклы — их делали из соломы, деревяшек, отец, помню, вырезал мне одну из китовой кости... И все они были добрыми. Добрыми, понимаешь? Посмотри внимательно на этих уродцев.
— Ничего себе, — киммериец взял несколько фигурок, повертел в пальцах и побыстрее поставил на место. Почему-то захотелось вытереть руки об одежду, едва сдержался.
Лошадки, зверюшки и человечки по ближайшему рассмотрению выглядели вовсе не безобидно — на кривых зубастых физиономиях застыло выражение невыносимой свирепости, некоторых тупорылых ублюдков Конан даже не сумел опознать: не то люди, не то человекоподобные демоны. Краска непонятная, будто отсвечивающая — кажется будто крошечные глазенки горят огнем.
— Такое нельзя давать в руки детям, заикаться начнут, — уверенно сказал киммериец, и вдруг получил от старухи отповедь на чистейшем асирском:
— Кто тебе, верзила, сказал, что эти вещи предназначены для детей? — Конан аж отступил на шаг назад от неожиданности. — Не хочешь — не покупай, иди своей дорогой! Чего уставился? Ты бы еще на гиперборейском заговорил, дуболом! Выучил два слова на языке нордлингов и решил, что ты здесь самый умный? Давай-давай, топай отсюда вместе со своей мужеподобной мерзавкой!..
И так далее — паскудная старуха скандалила умело и привычно, не давая варвару вставить и единого слова. По большому счету Конан мог пристукнуть кривоглазую легким тычком кулака, но руки пачкать не хотелось, да и не пристало мужчине связываться с полоумными старухами — нет в этом чести для воина.
Асгерд, побледневшая от ярости после незаслуженной «курвы» запустила руку в пояс, царственным жестом бросила на темный от времени и влаги прилавок тяжеленный золотой немедий-ский аурей (Конан мельком подумал, что за его стоимость можно скупить всю лавку вместе с нехорошей бабушкой. Только куда ее девать потом?) и ледяным тоном произнесла:
— Беру вот это. О сдаче не беспокойся, тебе на бедность...
Асгерд не глядя выбрала одну из куколок и ловко закинув ее в корзинку, висевшую на спине ослика. После чего развернулась на каблуке и гордо зашагала прочь. Конан громко сплюнул и отправился вслед. В спину ударил скрипучий старушечий смех — как показалось, злорадный.
— Зачем обращать внимание на какую-то сумасшедшую? — удивлялся Гвайнард, командир ватаги охотников. Выслушав рассказ Конана о неприятном происшествии на базаре он только руками развел и посоветовал меньше расстраиваться из-за сущей ерунды.
Конан вовсе и не расстраивался, но вот Ас-герд злилась доселе: нордлинги очень серьезно относятся к словам и считают человеческую речь таким же оружием, как арбалет или клинок. За малейшее словесное оскорбление в Норд-хейме убивают не раздумывая. Бывало, что сочиненная известным скальдом обидная виса давала повод к многолетней кровной вражде между кланами. А подразумевающее ужасную неприличность слово «мужеподобная» по отношению к девице или женщине и вообще никогда не прощается, за него положено мстить даже потомкам оскорбителя.
Гвайнард поинтересовался: что мол за старуха? Конан дал развернутое описание, не забыл упомянуть даже о желтом обломанном клыке торчащем из-за губы. Нет, раньше такую не видел, иначе бы обязательно запомнил, очень уж приметная. Откуда я знаю, почему она понимает асирский!? Нет-нет, она точно не из Нордхейма, уцелевший глаз черный, а все нордлинги светлоглазые. И вообще, очень странная бабка. Амулет Ночной Стражи молчал, никакой магии...
Последний вопрос особенно занимал Гвайнар-да — если женщина выглядит как ведьма и торгует необычным (мягко говоря!) товаром, значит с большой долей вероятности она ведьмой и является. Однако, висящий на шее Конана талисман Охотников, призванный предупредить хозяина о возможной магической опасности легким подрагиванием и чувством холода остался недвижим. Ну а если нет магии, особенно темной, следовательно и беспокоиться не о чем.
Купленную за целый аурей безобразную игрушку Асгерд хотела выкинуть в выгребную яму, но киммериец этому решительно воспротивился и порадовал боевую подругу красочным рассказом об одном из шадизарских приключений — в те полузабытые времена один из приятелей юного варвара совершил страшную ошибку, похоронив в нужнике волшебный жезл. В результате столь необходимая дворовая пристройка ожила, обзавелась восемью паучьими ногами и начала бродить по двору проповедуя о великих силах Света и Тьмы. Асгерд желает повторения этой истории? Копать вторую яму Конан не будет! Хватит, в Шадизаре накопался!
Тут Асгерд наконец-то улыбнулась, швырнула игрушку в ягодные кусты у забора, пообещала, что если встретит старуху еще раз, то прирежет собственноручно и отправится в конюшню чистить лошадей — заботы по хозяйству прежде всего. Разумеется, в те дни когда Охотники не трудились на своем главном поприще.
Конан поразмыслил и решил, что этого дела он так не оставит. Врожденное варварское любопытство, как и всегда, перевесило — надо было выяснить, откуда взялась на базаре ведьмоподобная старица и что означали ее слова о том, что «эти вещи предназначены не для детей». Варвар маялся от безделья — работы не было уже целую седмицу, а беспокойный нрав не позволял варвару сидеть на месте и заниматься скучными домашними обязанностями. Если появилась маленькая тайна, то почему бы ее не разгадать?
Приняв решение Конан вздохнул и полез в колючую малину за злополучным деревянным уродцем. Нашел, выбрался на свет и внимательно осмотрел.
Н-да, ничего не скажешь — красавчик. Фигурка была не слишком большой, в половину ладони взрослого мужчины. Тяжеленькая, значит сделана из бука или дуба. Работа не самая тонкая и изящная, но в неряшливости резчика упрекнуть нельзя. На пальчиках сине-зеленого существа напоминающего горного гоблина видны даже крохотные коготки, морщинки на рожице выполнены вполне правдоподобно, харя агрессивная и пучеглазая, ушки крупные, острые. В правой лапке сжимает некий предмет, опознать который Конан не сумел. В целом статуэтка ничуть не напоминала детскую игрушку, скорее некий волшебный тотем. Только выкрашена очень ярко.
— И что же ты такое? — вслух спросил киммериец более у самого себя, чем у несуразной куклы. Излишне «зловещим» деревянный уродец ему не показался. Страшноватый — это да, но реальной опасности в нем не замечалось. Варвар, как человек дотошный и способный предусмотреть любые мелочи извлек из-за ворота амулет Охотников и приложил серебряный медальон к игрушке. Как и ожидалось ничего не произошло.
