замаскированными под зеленую пластмассу, но меня-то не проведешь!) В общем, бедным родителям досталась страшная куча какой-то немыслимой херни, а остальное мне удалось вполне невинно прокутить в Луна-Парке.
Фильм потом вышел, себя мы с коллегами на экране не увидели. Вырезали нас. Но мы почему-то совершенно не расстроились. Хотя, по идее, должны были. Дети в этом смысле такие же дураки, как взрослые, даже хуже.
В заключение следовало бы пошутить, что с тех пор я не хочу славы и люблю красивую жизнь – у моря, без супа, с двойным компотом. Но пошутить не получится. Потому что это не шутка, а чистая правда. Именно так и есть.
Первые книжки
Когда мне было три с половиной года, в нашей семье произошло драматическое событие: выяснилось, что я умею читать.
Как, почему, кто виноват, неведомо. Семья у нас была недостаточно интеллигентная, чтобы учить чтению трехлетнего ребенка. Родители, бедняги, даже обрадоваться этому открытию не смогли. Наоборот, огорчились. Их с самого начала пугали, что поздние дети часто бывают дебилами, и моя паранормальная способность к чтению, будучи вопиющим отклонением от нормы, показалась родителям верным признаком обещанного дебилизма. «Ну вот, – подумали они, – началось».
Будучи людьми отчасти склонными к фатализму, мои родители решили игнорировать прискорбное происшествие, жить как будто ничего не случилось, и никаких книг, кроме специальных детских с идиотскими стишками[3] и картинками мне не давать. Вдруг само рассосется?
Но не рассосалось, нет.
В доме у нас в изобилии были журналы. Папа выписывал журналы «Наука и жизнь» и «Крокодил». Еще был журнал «Работница», который выписывала мама, но журнал «Работница» меня страшил. Там помещались выкройки для шитья, которые казались мне схемами путей в космос, будешь долго такие рассматривать, не заметишь, как окажешься на другой планете. А в космос и на другую планету мне почему-то с раннего детства активно не хотелось. Наверное, потому, что я поздний ребенок, а значит хотя бы в чем-то дебил. Ну и почему бы мне не быть дебилом именно в области космических путешествий. Это довольно удобно. Не каждый день необходимо уметь космически путешествовать, я имею в виду.
В общем, космические журналы «Работница» были для меня табу. Оставались журналы «Крокодил» и «Наука и жизнь». С моей тогдашней (трехсполовинойлетней) точки зрения, они были восхитительны. И целиком удовлетворяли мои читательские потребности.
В журнале «Крокодил» были карикатуры и анекдоты, которые казались мне не «смешными» (боюсь, у меня тогда просто не было представления о «смешном»), а обычными историями из жизни взрослых – так вот, оказывается, как они живут, когда я их не вижу! Ладно, будем знать.
В журнале «Наука и жизнь» было много непонятных слов. Они как-то очень удачно перемежались с немногочисленными понятными словами, это помогало удерживать мой читательский интерес. Хотя непонятные слова были прекрасны сами по себе. Я до сих пор помню, какое впечатление произвело на меня слово «митохондрии». Мне до сих пор кажется, это название тайной столицы королевства фей.
Боюсь, такой круг чтения лег в фундамент моих представлений о жизни. И его теперь из этого фундамента не изъять.
Но большинство имевшихся в доме книг были мне недоступны. Они стояли в шкафу «стенка», занимая там верхние полки. Как назло!
В возрасте пяти лет мне удалось найти инженерное решение этой проблемы и даже осуществить его на практике: оказалось, если поставить рядом со шкафом «стенкой» стул и влезть на него, можно дотянуться до полки с книгами[4]. И достать оттуда все, что душа пожелает. Вернее, что-нибудь с краю, чтобы легче было запихать это назад.
С краю у нас стоял двухтомник Уэллса и другой двухтомник «Война и мир». Романы и рассказы Уэллса сразу показались мне чистой правдой. Я помню, мне несколько лет хотелось расспросить родителей про войну с марсианами и выяснить, не тогда ли мой папа остался сиротой? Но врожденное чувство такта не давало мне затронуть эту болезненную для них тему. Если сами не вспоминают (о Великой Отечественной воевавший папа вспоминал часто, легко и охотно), значит, что-то очень уж страшное им пришлось тогда пережить, – думал тактичный поздний ребенок-дебил в моем лице.
Мне уже наверное лет десять было, когда случайно выяснилось, что никакой войны с марсианами не было. Уэллс все наврал!
«Война и мир», напротив, показалась мне сказкой, типа «Старика Хоттабыча», только гораздо скучнее. Нет, ну в самом деле, чудес не бывает, не могут настоящие люди так жить! Балы у них какие-то, лошади по городу бегают, слуги у всех. И взрослые люди друг с другом на несуществующем выдуманном языке говорят. А страшный завоеватель, которого зовут как пирожное, это уже вообще ни в какие ворота. Юмор юмором, но надо знать меру, я так считаю. Это же надо было выдумать: император Наполеон! Фантазер этот ваш Лев Толстой.
На верхних полках шкафа «стенка» было еще много интересных книжек. Но они, получается, уже не очень первые. Даже не вторые. А пятые, шестые и сто сорок восьмые, например.
Важно, впрочем, не это. А то, что, когда меня наконец отдали учиться в школу, на торжественной линейке под лозунгом «Первый раз в первый класс» каждому первокласснику подарили по книжке. Вот эти вот детские, большого формата, с картинками и огромными буквами чуть не в полстраницы. Нам сказали, что если мы будем хорошо учиться, мы сможем эти книжки в конце учебного года сами, без помощи взрослых прочитать.
Мне тогда досталась книга «Три поросенка». И вот за это оскорбление мне до сих пор хочется отомстить. Но уже, пожалуй, некому.
