Однако у сэра Джуффина Халли есть совершенно уникальная способность отсутствовать в Мире именно в те моменты, когда он нужен мне позарез. Не знаю, какой ступени магию он для этого применяет, и, пожалуй, знать не хочу. Но получается у него виртуозно, факт.
– Так, – сказал я вслух. – Похоже, Джуффин решил прогуляться на Темную Сторону. Или еще в какое-нибудь интересное место. Как же не вовремя! Я-то думал, после того, как мы расстались, он пошел спать, поэтому сейчас я просто подниму его из постели, и всем будет весело и интересно. Но нет, не будет.
– Я знаю, – кивнул Абилат. – Первое, что я сделал, – попробовал с ним связаться. С тем же результатом. А у вас не получится?
– В жизни никому не указывал, что ему во сне видеть. Не было такой необходимости.
– Но я много слышал о ваших Смертных Шарах…
– Я и сам о них много слышал. Правдивого и не очень. Беда в том, что для моих Смертных Шаров ваш пациент недостаточно материален. В этом смысле сновидцы даже хуже призраков, ничем их не проймешь.
– Понимаю, – уныло кивнул Абилат.
Кому сейчас было по-настоящему плохо, так это ему. Знахарскому призванию сопутствует непреодолимая потребность помогать любому потенциальному пациенту, возникшему на пути. Невозможность вылечить больного для настоящего знахаря гораздо мучительней, чем физическая боль. Как по мне, больше похоже на проклятие, чем на чудесный дар, но тут ничего не поделаешь.
Мне в этом смысле гораздо проще живется. Я могу спокойно смотреть на чужие страдания и ничего не предпринимать. Минуты две кряду – точно могу. А может быть даже целых три. Я вообще очень могущественный человек.
Но дольше, конечно, уже невыносимо.
– Ладно, попробую что-нибудь сделать, – решил я. – Терять все равно нечего, я правильно понимаю?
– Пожалуй, нечего, – подумав, кивнул Абилат. – Самое худшее, что может случиться – бедняга просто проснется от слишком грубого вмешательства. Но в его случае это скорее благо.
– Хорошо.
Я отодвинул знахаря в сторону и склонился над сновидцем, который выглядел как мужчина неопределенного возраста с невнятными чертами лица. На самом деле многие из них примерно так выглядят: людям, оказывается, редко снится какая-то определенная внешность. И с одеждой та же история. В большинстве случаев сновидцы ограничиваются ощущением: «я выгляжу примерно как все вокруг». Или наоборот: «ой, я как-то странно одет, и на меня все смотрят». Поэтому в их облике зачастую нет никаких конкретных деталей. Хоть полчаса такого разглядывай, а отвернешься, и уже секунду спустя ничего толком не вспомнишь, как ни старайся. Я много раз проверял.
Впрочем, неважно.
Важно, что иллюзорное тело человека, спящего сейчас неведомо где и одновременно лежащего на обочине одной из проселочных дорог, которые считаются улицами на этой окраине Левобережья, было сведено самой настоящей, неиллюзорной судорогой. Вернее, множеством судорог одновременно. То есть таково было мое впечатление, на самом деле, я не знахарь и не знаю, что именно происходит с телом, которое на ощупь кажется твердым как камень. И холодным, как снятый с ледника мертвец. Хотя при этом порывается вскочить и куда-то бежать.
Глаза его были открыты. И я, конечно, в них заглянул, как заглянул бы в глаза любого человека, с которым пытаюсь установить контакт. И сразу понял, почему Абилат решил, что бедняга сходит с ума от ужаса.
Собственно, я сам сошел с ума вместе с ним.
Чужое безумие выгодно отличается от собственного тем, что оно все-таки чужое. И поэтому не захватывает тебя целиком. То и дело сползает с сознания, как сшитая не по росту одежда с чужого плеча. Ну или, наоборот, жмет и не застегивается. Главное, что несоразмерность безумия твоему внутреннему устройству и опыту проявляется как ощутимое неудобство, отвлекает внимание от мучительного распада реальности, позволяет вынырнуть на поверхность и вернуться к себе.
В такие моменты как никогда остро осознаешь дистанцию между собой и тем, что с тобой происходит – включая собственные ощущения, эмоции, чувства и мысли. Мои-то они мои, но «мои» вовсе не означает «неотделимы от меня». Еще как отделимы. Что испытывать в полной мере, а что спешно проматывать на самом дальнем участке сознания, предварительно отключив громкость – это уж мне решать.
Поэтому мне удалось немного отодвинуть в сторону парализующий ужас заживо проглоченного существа, забывшего, откуда оно взялось, кем было, чего хотело и кого любило при жизни – несколько часов, леденящую вечность небытия назад. Теперь оно знало о себе только одно: меня съели и переваривают. Вот прямо сейчас! Любое внешнее событие лишь укрепляло эту версию. Умение превращать все факты в дополнительное подтверждение собственной правоты – козырный туз безумия, бьющий все карты здравого смысла, а напоследок и самого игрока.
Вот и сейчас темные лабиринты неосвещенных улиц казались ему (мне, нам) пищевым трактом людоеда-гиганта, далекая луна – его холодным сердцем, шум зимнего ветра в древесных кронах – дыханием чудовищной пасти. А вмешательство Абилата окончательно доконало беднягу, решившего, будто двигаться стало невозможно, потому что страшная цель путешествия уже достигнута. «Я в желудке, и сейчас меня начнет растворять желудочный сок», – вот о чем думал несчастный безумец в крепких объятиях знахаря.
