представляешь, какой это невероятный соблазн для поэта – посылать свои стихи в другие Миры?
– Дырку над тобой в небе! – выдохнул я. – Ничего себе! Слушай, это невероятно круто! Я тебе завидую, причем вне зависимости от того, запоминают они твои стихи или нет. Того, что эта идея пришла в твою голову, уже совершенно достаточно. Вот это, я понимаю, масштаб!
– Рад, что тебе нравится. Значит, удачно я выбрал, кому проболтаться. Получается, даже хорошо, что ты пришел сюда с дурацкими вопросами про Кель-круальшат. Если бы не пришлось объяснять, как он на самом деле действует и откуда я это знаю, я бы, конечно, слова не сказал про стихи. А я, знаешь, уже устал молчать. Долгое время было не так. Молчание давало мне силу. Ну или просто тайна придавала значительности в собственных глазах. Как ни объясняй, а мне это нравилось. Но любой источник со временем иссякает, и тогда надо искать другой. Поэтому я когда-то проговорился Малдо о кирпичах. И доволен, что он растрепал это тебе, заранее подарив мне возможность рассказать еще что-нибудь – если сложится. И вот – сложилось. Ты не представляешь, как я рад.
Горе горькое с этими художниками. Одного пытаешься вывести на чистую воду, а он вместо того, чтобы выдавать свои преступные замыслы, уговаривает тебя поделиться воспоминаниями, необходимыми для его нового проекта, и слушать больше ничего не желает. Дружка его ловишь на распространении кошмарного порошка, а он только радуется лишнему поводу рассказать понимающему слушателю про свои стихи. И что в такой ситуации делать человеку, который не рвется коллекционировать автографы выдающихся гениев современности, а просто пытается разобраться, в чем причина некоторых чужих страшных снов? Биться головой об стенку не предлагать, она от этого лучше соображать не начинает. Я много раз проверял.
Но вслух я всего этого, конечно, не сказал. А напротив, глубокомысленно произнес:
– Нам всем время от времени нужны свидетели. Потому что их знание о наших делах служит нам невидимой опорой.
– Точно! – с энтузиазмом подтвердил Пелле Дайорла.
А я сказал:
– Ой!
Вовсе не потому, что не нашел иных способов поддержать культурную беседу. Просто в это время мимо нас стремительно пролетел сияющий сине- малиновый шар, издающий бессвязные ликующие вопли. Я, конечно, не эксперт в подобных вопросах, но у меня создалось ощущение, что вопли были нужны не столько для выражения удовольствия, сколько в качестве топлива. Шар двигался на энергии собственного крика – уж не знаю, как лучше объяснить.
– Вот примерно в таком виде они обычно и покидают кладовую, – снисходительно сказал Пелле Дайорла. – Всяк, конечно, на свой манер. Некоторые летят, некоторые ручьями текут, некоторые превращаются во влюбленную пару, или даже в целую дюжину влюбленных и бродят по коридорам в обнимку или водят хороводы под потолком. Чего только я не насмотрелся!
– То есть это был сновидец, нанюхавшийся вашего порошка? – растерянно уточнил я, провожая глазами удаляющийся от нас шар.
– Да почему же именно «нанюхавшийся»? – удивился мой консультант. – По моим наблюдениям, они наслаждаются созерцанием и в еще большей степени соприкосновением. Если Кель-круальшата много, могут изваляться в нем, как собаки в грязи. Или просто сидеть, погрузив в него руки. Или умываться им, как водой. Насчет запаха я как раз не очень уверен. Хотя… Может быть, ты прав, и он тоже имеет значение. Не зря же в той древней рукописи его называли именно «благовонием»?
– Неважно, – отмахнулся я. – Так ты говоришь, в таком виде сновидцы покидают кладовую? А что происходит потом?
– Да ничего особенного. Просто уходят. Двери у нас, конечно, заговорены; по большей части, кое-как, все-таки Малдо лентяй, как все чересчур способные мальчишки. В том, что ему интересно, на недосягаемой высоте, а все остальное делает спустя рукава, лишь бы поскорей сдыхаться. Если бы не я, через центральный вход сюда уже пол-города пролезло бы, дверь на одном негодном заклинании болталась, как на ржавой петле. А теперь даже поблизости слоняться охотников почти не осталось.
– Да ты что! Я-то удивляюсь, куда все любопытные зеваки подевались? А это получается, ты так вход заколдовал, что даже подходить близко не хочется?
– Ну да. Временно. Пока я тут гощу. Да и Малдо переживал, вдруг кто-нибудь залезет, заскучает в пустых коридорах, и по городу поползут слухи, что во Дворце Ста Чудес нет ничего интересного. Теперь ему гораздо спокойнее. Но все это я только к тому говорю, что спящим наши предосторожности до одного места. Вылетают отсюда пулей прямо через мой заговоренный центральный вход, благо он тут совсем рядом, а что дальше, врать не стану, не знаю. Я-то сам носа наружу не высовываю.
– И очень зря.
Пелле равнодушно пожал плечами. Дескать, зря, не зря, это уж мне видней.
Ладно, предположим. Пусть.
– А где кладовая, о которой ты говорил? – спросил я. – Посмотреть бы.
– Тоже рядом. Я тебя, собственно, именно туда и веду.
Он свернул в проход, откуда только что вылетел шар. Потом еще раз свернул, и мы оказались в довольно большом пустом зале. В ближайшем ко входу углу стоял ящик, в каких обычно перевозят заморские фрукты, наполовину заполненный блестящим голубым порошком. Пол вокруг ящика был обильно
