еще вполне мог шевелиться. Просто не хотел. И так хорошо. Море шумит, ярко-розовый свет пробивается сквозь прикрытые веки, а предрассветный ветер дует так ласково, словно я весь, целиком – ушибленный младенческий палец, и меня надо утешать.
Ну хоть кто-то это понимает.
– Эй, ты вообще живой? – приветливо спросил Иллайуни.
– Не знаю, тебе виднее, – откликнулся я. – Ты профессионал.
И повернул голову, чтобы посмотреть, на кого он сейчас похож. Загадал: если старик, пошлет меня подальше, если мальчишка, значит, договоримся. А если женщина, тогда внезапно найдется какой-нибудь совершенно неожиданный выход, о котором я даже мечтать не решаюсь.
Но Иллайуни меня перехитрил. Или не он, а ветер, растрепавший его длинные волосы так, что они почти полностью закрыли лицо, выставив на обозрение только кончик носа и глаз, светлый, прозрачный, всего один. Поди разбери, как сейчас выглядит все остальное.
– Как профессионала, ты меня не интересуешь, – сказал он. – Слишком легко тебя сейчас воскресить: миска горячего супа да несколько часов сна. Такими пустяками я не занимаюсь.
– Ладно, не воскрешай. Все равно спасибо, что пришел. И прости, что я так зачастил. У меня к тебе неотложное дело.
– Я уже говорил, что терпеть не могу чужие дела, – безмятежно откликнулся Иллайуни и улегся рядом со мной на песок. – А твои, должно быть, исключительно неприятные – вон до чего тебя довели.
– Ты говорил, что с радостью взял бы меня в ученики, – напомнил я. – Вот и возьми. Только ненадолго. На пару часов.
– И чему, интересно, я за это время успею тебя научить? Закрывать глаза перед тем, как заснуть? Уверен, с этим ты и сам худо-бедно справляешься.
– Мне надо научиться умирать чужой смертью. А потом воскресать. И времени у меня на это всего ничего. Максимум – до рассвета. До нашего, но он все равно довольно скоро. Часа через четыре, если не ошибаюсь. Но не беда, я способный. И очень шустрый, все так говорят.
– И ведь наверняка предполагается, что, услышав все это, я сам возьмусь сделать твою работу, – насмешливо сказал Иллайуни. – Всяко проще, чем тебя научить. Но ты просчитался: я слишком ленив, чтобы исполнять чужие обязанности. И слишком заинтересован в тебе, чтобы довольствоваться всего несколькими часами обучения. Лучше ничего, чем слишком мало, таков мой подход.
– Тебя, конечно, не обманешь, – согласился я. – Ты знаешь, что я пришел сюда исполненный надежды. Но я с самого начала не особо рассчитывал, что ты захочешь на меня поработать.
– Неужели и правда решил, будто сможешь за несколько часов освоить искусство, которому учатся столетиями?
– Да я и сейчас думаю, что смогу – а куда деваться? Когда очень надо, я схватываю на лету. Вон даже Мост Времени пересекать научился буквально за четверть часа. Ну, правда, с очень хорошей учительницей…
Иллайуни приподнялся на локте и недоверчиво заглянул мне в лицо.
– Разве Мост Времени существует?
– Да нет, конечно, – усмехнулся я. – Но в некоторых исключительных случаях он все-таки возникает из небытия. А потом исчезает, как и положено невозможному. Но если не хлопать ушами, вполне можно успеть по нему прогуляться. Впрочем, не хочешь, не верь. Я бы и сам, наверное, не поверил, если бы прожил бессчетные тысячи лет и за все это время никогда ни о чем подобном не слышал, а тут вдруг появляется какой-то хвастун…
– Это твои слова, заметь. Не мои. Я их не произносил.
– А даже если бы и твои. Тоже мне горе, я не обидчивый. Называй меня как угодно, только научи, как умереть чужой смертью и остаться в живых. А еще лучше, скажи, что существует какая-нибудь другая возможность сохранить жизнь людям, чья смерть была изгнана силой и вот-вот захочет вернуться. Мне сейчас очень надо. Позарез.
– Если и существует, я о ней ничего не знаю, – откликнулся Иллайуни. – Есть два способа остановить смерть: тот, что применяют мои родичи в Харумбе, и мой. Мой – лучше. И не потому, что всяк себя хвалит. Просто хранители Харумбы, при всем уважении, не так уж далеко ушли от моих глупых учеников. Они тоже всего лишь овеществляют изгнанную смерть, просто обходятся без вашей угуландской магии. Что к лучшему: мы умеем ладить с этим Миром, от нашего колдовства далеко не всегда много пользы, зато гарантировано никакого вреда. Ты же видел птиц на тамошнем побережье?
Я молча кивнул.
– И спорим на что угодно, догадался, что это за птицы.
– Да, я понял, кто они такие. Вернее, что они такое. Каждая птица – чья-нибудь смерть. Вот почему обитателям Харумбы нельзя покидать ее пределы: снаружи их терпеливо ждут.
– Не только поэтому. Есть еще множество причин, знать которые тебе ни к чему. Суть понимаешь, этого достаточно. И можешь сам сделать тот же вывод, к которому я когда-то пришел: овеществлять смерть – несовершенный метод, так или иначе, чем-то придется пожертвовать. Свободой передвижения бессмертного или его безопасностью. Поэтому смерть надо израсходовать по назначению. Умереть ею и поставить точку. Вряд ли существует иное решение этой задачи. Во всяком случае, я его не нашел.
– Жалко. Тогда все-таки научи меня умирать чужой смертью. Ну или действительно сделай это сам. Говорил же, тебе нравится умирать, а потом
