– Но почему ты не?!..
– Особенность «Последней Силы» такова, что ее жертва не может согласиться со своим спасением. Я сейчас имею в виду неосознаваемое внутреннее согласие, которое является естественным откликом на чужие магические действия. Магию принято считать разновидностью насилия; строго говоря, так оно и есть, однако в случае воздействия на существо, обладающее сознанием, насилие принимает форму диалога, в ходе которого объект колдовства неизбежно соглашается с навязанной ему волей субъекта. А в нашем случае такого согласия не будет. Некому его давать. Колдуну не на что опереться, поскольку воля жертвы этого зелья уже устремлена к смерти, и любое стороннее вмешательство только придаст ей ускорение. В одном из случаев, свидетелем которого я стал, на помощь призвали человека, гораздо более сведущего и умелого, чем все присутствующие, включая меня. Однако его вмешательство только приблизило наступление смерти – впрочем, в любом случае, неизбежной.
– Но если смерть все равно неизбежна, почему бы не рискнуть? – спросил я.
– Потому что смерть наступит мгновенно, и твое колдовство будет воздействовать уже на мертвеца. Который, не сомневаюсь, послушно воскреснет. Я имею в виду, будет двигаться и разговаривать. И притворяться живой, настоящей леди Шиморой, просто немного уставшей от всего случившегося, а потому вялой и равнодушной ко всему, что с ней происходит. Зная тебя, я заранее представляю, что начнется потом. И не хочу принимать в этом участия. Но конечно придется, куда я денусь. Одна надежда: отговорить тебя прямо сейчас.
– Уже отговорил, – кивнул я. – Все что угодно, только не это. Но я не верю, что другого выхода нет. Должен быть.
– Я могу пойти на Темную Сторону, – неуверенно сказал Абилат. – Вдруг все-таки найдется какой-нибудь способ. Все лучше, чем так сидеть и ждать.
– Погоди, – попросил его я. Повернулся к Шурфу. Спросил: – Значит, ее нельзя спасти при помощи магии. А если спаситель совсем не будет колдовать? А просто… ну, я не знаю, к примеру, сделает ей массаж или щелкнет по лбу? Ни единого заклинания при этом не произнося?
– Не понимаю тебя. Какая польза может быть от массажа или щелчка?
– Неважно. Вопрос не об этом. Я имею в виду, если к ней сейчас кто-нибудь прикоснется, она не умрет?
– От обычного прикосновения? Конечно, нет. Но и толку от него не будет.
– А вот это мы еще поглядим, – угрожающе сказал я.
Эти двое уставились на меня, боюсь, с сугубо профессиональным интересом. Совместно прикидывая, сколько Кристаллов Утешения надо прямо сейчас сунуть мне за пазуху, чтобы я заткнулся. И какими пилюлями кормить потом до конца года, чтобы не начал кусаться. Например.
Я принялся объяснять:
– Если я шарахну своим Смертным шаром не Айсу, а Абилата…
– Просто разнообразия ради? Чтобы без дела не скучать? – осведомился мой друг.
Судя по его бесстрастному тону и непроницаемому выражению лица, он уже мысленно примерял на меня смирительную рубашку. И возможно, понемногу начал задумываться о цвете и фасоне своей.
– Ты хочешь помочь мне пережить смерть пациента? – спросил Абилат. – Спасибо! Это и правда очень тяжело, но с такими вещами знахарь должен справляться сам. Мне уже несколько раз приходилось. И я, как видишь, выдержал.
– Нет, – сказал я. – Оба не угадали. Садитесь, два. Я собираюсь приказать, чтобы ты обрел способность одним своим прикосновением, без всякой магии возвращать жизнь человеку, нажравшемуся этой дурацкой «Последней Силы». Сэр Шурф, будь другом, помоги сформулировать так, чтобы ни одна мистическая зараза носа не подточила. Ты сумеешь, я точно знаю. Ты – гениальный бюрократ. А у меня в голове остались одни междометия и еще почему- то: «через восемнадцать огненных дыр в козью щель на карачках», – но это, по-моему, сейчас несколько не в тему.
Воцарилась пауза, такая напряженная, что не знаю, как я ее вытерпел. Потому что нервы у меня ни к черту. И наяву я совсем не такой храбрый, как во сне. И верю в собственную способность всегда повернуть все по-своему, скажем так, сильно через раз.
– Извини, – наконец сказал Шурф. – Я тебя недооценил. Хотя давно бы мог привыкнуть, что именно в безвыходном положении ты внезапно оказываешься хитер, как стая горных лисиц.
А Абилат попросил:
– Давайте скорее. Мне теперь страшно, что я могу не успеть.
Но он, конечно, успел, потому что, как я нынче уже говорил Иллайуни, у меня и наяву особо не забалуешь. В смысле, не умрешь, как дурак; в данном случае, как последняя дура, развалившись на моей крыше, которая нужна мне, чтобы принимать здесь друзей, пить камру, курить и смотреть сверху на наш удивительный город, а вовсе не для хранения хладных девичьих трупов; по натуре я совсем не коллекционер.
Когда Айса возмущенно заорала: «Это нечестно! Мне нельзя воскресать!» – а уже благополучно освободившийся от моей власти Абилат принялся объяснять: «У меня не было другого выхода, как человек, тоже наделенный знахарским призванием, вы должны это понимать», – я даже не то чтобы обрадовался, а просто мысленно поставил точку в этом дурацком деле, состоявшем почти исключительно из вопросов жизни и смерти. Хуже любой куанкурохской головоломки, честное слово, а ведь я всеми правдами и неправдами старался их избегать.
Я сказал ей:
